— Понимаешь, Любочка, я, конечно, можно сказать, з села. Ну какой Ахтырка город. А ты городская, умница, красавица. Не ровня мне. У тебя родители вон какие. Интеллигенция… А у меня отец кузнецом работает, мать — санитаркой в больнице. Люди простые. К чему я все это? Была у меня мечта, по-украински мрия. Красивое слово, да? Не смейся только, каждый человек может мечтать. В общем, хотел на тебе жениться.
— Мне не до смеха, Федя.
Люба сидела на скамейке, обхватив себя руками. Ей было знобко.
— Да, Любочка, — продолжал Федор, крепко сжав пальцами край скамейки. Он смотрел перед собой. — А как побув у тебя дома, понял, что не по себе дерево рублю. Правильно сказал Витька Лазарев. Хотя, может, я и понравился твоим батькам.
— Зачем ты себя унижаешь, Федя?
— Ну, в общем, Любочка, я откровенно все. Чтоб подумала и потом не сказала: «Зря время теряла».
— Не скажу я так, Феденька.
— Любочка! — и Федор рывком придвинулся к ней, обнял, поцеловал впервые за время знакомства.
…Люба и Федор зарегистрировали свой брак через месяц в тесной комнатушке загса. Все в ней было убого: канцелярский однотумбовый стол, обшарпанный деревянный шкаф с чернильной кляксой на дверце. Молодая женщина, худая, скуластая, с обиженно поджатыми губами, молча взяла у них паспорта, поставила в них штампы, вписала туда необходимое тонкой ручкой с деревянной державкой, то и дело макая перо в четырехгранную громоздкую стеклянную чернильницу. Потом промокнула написанное пресс-папье и подала их уже супругам Гречанным.
В штампе стояло: 11 ноября 1948 года.
Молодые постеснялись тут же поцеловаться и сделали это в коридоре.
— Поздравляю, Любочка!
— Поздравляю, Феденька!
Они вышли на Садовое кольцо и на троллейбусе доехали до Красных ворот.
Дома прямо в прихожей их встретили родители. Отец и мать Федора — невысокие, полные, чем-то похожие друг на друга. По поводу свадьбы сына были одеты в национальные платья. На Оксане Федоровне — белая кофта без воротника, расшитая спереди узором, прикрытым разноцветными монистами, черная бархатная жилетка поверх кофты, домотканая красная холщовая юбка и такого же цвета сапожки на высоких каблуках; на отце, Тарасе Степановиче, бритоголовом, с висячими усами, — тоже белая, без воротника, вышитая рубаха, синие шаровары, заправленные в черные сапоги. Казалось, в квартире появились актеры, которым некогда было переодеться после спектакля.
Родители Любы стояли позади, улыбались.
Оксана Федоровна всплеснула руками, заплакала:
— Диточки мои риднесиньки!
Сначала она обняла и поцеловала сына, потом Любу; сняла со своего пальца золотое кольцо и надела на Любин:
— Яка ж ты гарна, дочка!
Подошел Тарас Степанович:
— Поздравляю тебя, Федор, поздравляю, Люба. — Каждого обнял и поцеловал в щеку и тоже надел золотое кольцо на палец сына.
Елена Анатольевна взяла руки Любы и Федора и с чувством пожелала:
— Живите, милые, долго, долго и счастливо. — Она поочередно приложилась своей щекой к щеке дочери и зятя.
А Иона Захарович, обхватив их за плечи и придвинув вплотную друг к другу, сказал:
— Теперь вы единое целое. Совет вам и любовь.
Только теперь молодые смогли снять пальто. Федор помог Любе, а затем аккуратно повесил на вешалку свое новое демисезонное коричневое пальто и остался в синем костюме. То и другое — подарки родителей Любы к свадьбе.
Молодые с родительской свитой вошли в комнату к гостям.
У Федора и Любы начиналась другая жизнь.
СЕРГЕЙ И ВИКА
Сергей после звонка Вики вышел из дому, перебежал Садовую-Спасскую, на противоположной ее стороне сел на троллейбус Б и покатил к площади Маяковского.
Он вышел у Малой Бронной. А там недалеко и заветная улица Остужева. Второй дом от угла — Викин. На пятом этаже в надстройке, в небольшой двухкомнатной квартире, вместе с матерью жила Вика.
Викина мать, Полина Петровна Зотова, работала старшей медсестрой в ведомственной больнице, и дочь пошла по ее стопам. Она окончила среднюю медицинскую школу, с помощью матери устроилась медсестрой в поликлинику того же ведомства.
На пятый этаж Сергей взбежал, перепрыгивая через ступеньку. Вика встретила его в модном халате с глубоким вырезом на груди. Халат выгодно подчеркивал ее развитые формы; темные волнистые волосы мягко спадали на плечи, челка спереди наполовину закрывала лоб. Вика протянула полуобнаженную руку Сергею для поцелуя.
Сергей рывком прижал Вику к себе, теперь она вся в плену его рук. Он долго не выпускал ее, целуя, и она, отвечая ему, все же сдерживала его, наконец, упираясь руками в грудь Сергея, мягко, но настойчиво отстранилась.