— Отчего он стал таким? — спросила я.
— Говорят, родная мать терпеть его не могла, потому что он такой и уродился ненормальный, и, когда ему исполнилось десять лет, в самый день рождения она повезла его кататься по реке, выкинула из лодки и пристукнула веслом по голове. Но он не сдох, а только обмер, и его выбросило водой на берег. Он стал жить на берегу, прятался в лесу. А потом его мать нашли мертвой — голова пробита веслом, а рук нет, отрублены у запястья.
— Замечательно! — буркнул Терри и рассмеялся, но не слишком громко.
— Смейся-смейся, — сказала ему Джинкс. — Но лучше не спорь со мной. Поверь: Скунс где-то там. И если ты случайно наткнешься на него, это будет последнее, что ты в жизни увидишь.
3
Приплыли мы наконец к тому месту, где жила — прежде жила — Мэй Линн, и повыпрыгивали на берег. Терри держал конец веревки, привязанной к носу лодки, и, как вылез, примотал ее к пню. Для пущей надежности мы вытянули переднюю часть лодки из воды, так что дыра в дне пришлась не в воду, а в болотную грязь.
Перед тем как повернуться к берегу спиной и пойти к дому, Джинкс оглядела реку и ткнула пальцем. Джинкс была большая любительница тыкать пальцем. Всегда во что-нибудь ткнет и вам напомнит. Каждый раз, когда мы приплывали на это место, она тыкала пальцем во-о-он туда — туда, где мать Мэй Линн вошла в воду, обмотав себе рубашкой голову.
— Во-о-он там это стряслось, — добавляла она, как будто мы без нее не помнили, о чем речь.
Мы поднялись на взгорок, ноги скользили по сосновым иглам. Дом стоял на вершине холма, вместо фундамента — покосившиеся столбики, пропитанные креозотом. Дом специально поставили на холме, чтоб река не подмыла, но, судя по тому, как его скрючило, в скором времени он сам свалится, покатится кубарем вниз и свалится в реку как раз во-о-он в том месте, где утопилась мать Мэй Линн.
Взобравшись на вершину холма, я решила предупредить папашу Мэй Линн — а то еще придется глотать дробь из обреза — и окликнула:
— Эй, кто в домике?
Никто не ответил. На всякий случай мы выждали минуту: вдруг он отсыпается после выпивки. Выше на горке было устроено отхожее место, от него прямо в реку сбегала канава — типа канализация. Что упадет в дыру отхожего места, то по этой открытой канаве стечет вниз под горку и прямиком в воду. Терри присмотрелся к этому устройству и изрек:
— Это антисанитарно. Экскременты (экскременты, во как!) нельзя спускать в воду. Общеизвестное правило: надо оборудовать выгребную яму, а не сливную канаву. Так только лентяи поступают.
— Значит, ее папаша лентяй, — вздохнула я. — Что тут поделаешь?
Мы стояли возле дома, пониже его по склону, и поджидали, не выглянет ли кто. Никто не показывался. Мы позвали еще раз — все вместе. Но так никто и не ответил.
К облинявшему, просевшему под дождями крыльцу поднимались метра на три над землей ступеньки. Мы подошли к крыльцу, поднялись — ступеньки шатались под ногами. По бокам они были закреплены такими плинтусами, а верхней ступеньки не было вовсе — требовалось поднять ногу повыше и подтянуться на площадку, которая тоже ходуном заходила, когда мы ступили на нее.
Мы еще раз окликнули: «Эй, кто в доме?» — но так никто и не ответил. Собственно, и отвечать было некому, кроме Клитуса Бакстера. Прежде у Мэй Линн был брат Джейк, но ему с год тому назад пришел конец. Кое-кто говорил, будто он грабил банки, но большинство считало, что он довольствуется заправочными станциями. Между налетами на заправочные станции он прятался в болоте Сабин, и никто не указывал это место копам — не потому, чтобы Джейка особо любили, но он был одним из наших, речных людишек, и у него было при себе ружье и тот еще норов — ни с тем ни с другим охоты связываться не было.
Само собой, констебль Сай Хиггинс знал, где засел Джейк, но и в ус себе не дул: Джейк ему приплачивал. Слыхала я пересуды: констебль только радовался очередной вылазке Джейка — дескать, теперь-то пополнит запас виски или новую повязку на глаз себе приобретет.
Настоящий закон так и не добрался до Джейка — может быть, и не добрался бы никогда, а только он застудился на болоте, подхватил пневмонию и умер в родительском доме.
Видя, что дверь не открывают, разумник Терри спросил:
— Зачем мы вообще сюда приперлись? Мэй Линн на кладбище лежит.
Из всех нас троих только я видала вблизи Клитуса Бакстера. Мы все бывали в доме у Мэй Линн, но, когда я приходила туда вместе с Терри и Джинкс, Клитуса не случалось поблизости.
Когда же я бывала одна и он меня замечал, то не кивнет, бывало, и даже не глянет в мою сторону. Мама Мэй Линн — другое дело, ее мы все знали: худая, тихая женщина с волосами цвета влажной пшеницы, а в глазах — словно вся мировая печаль плещется.
Мы и Джейка все трое видели: темноглазый, красивый, если бы не шрам через правую половину лица — старый обрез разорвался у него в руках, когда ему было примерно столько лет, сколько нам сейчас. Джейк был с нами довольно приветлив, но держался настороже и все присматривался: а вдруг мы замаскированные федералы, начиним его свинцом за украденные с бензозаправки двадцать пять баксов.
— Верно, — признала я. — Приперлись сюда, а зачем — сами не знаем.
— Решили сунуть свой нос, вот и все, — буркнула Джинкс.
Я еще раз постучала в дверь, и на этот раз она поддалась. Мы все замерли, глядя на приоткрывшуюся щель. Потом я тихонько протянула руку, подтолкнула дверь, и она открылась вовнутрь, словно приглашая войти.
Терри и Джинкс последовали за мной.
— Нехорошо это, — ворчал Терри.
— Не, нехорошо, — вторила ему Джинкс.
Тем не менее на пороге они не остались, ни тот ни другая. Шли за мной по пятам.
Весь дом состоял из одной здоровенной и кривой комнаты, ее разгородили одеялами, развесили на веревках, чтобы и раздвигать, и сдвигать, как понадобится. Самая большая часть отводилась папаше Мэй Линн, тут пришлось несколько одеял натянуть поперек дома, чтобы его отделить. Одно одеяло не было задернуто, я разглядела внутри койку и маленький стол с Библией и кучей каких-то бумаг. Пригляделась и поняла: это листки папиросной бумаги, чтобы табак заворачивать. Рядом стояла жестянка «Принца Альберта», и все вокруг — и стол, и постель, и пол, и даже единственный деревянный стул — было засыпано табаком: коричневые крошки, словно потемневшая перхоть. Как-то раз я наблюдала, как Клитус Бакстер сворачивал пахитоску — руки у него дрожали после недельного запоя, он больше просыпал табаку, чем скурил.
В другом конце комнаты было отделено место для готовки — деревянная плита с трубой, выходившей в дыру под окном. Занавески на окне были сшиты из той же ткани в синий цветочек, что и платье Мэй Линн.
Спальня Мэй Линн тоже была завешена одеялами, и была она совсем крохотная. А если у Джейка прежде имелось свое место, значит, теперь его захватил папаша. Трудно себе представить, как тут размещались четверо.
Мы сдвинули одеяла и заглянули в спальню Мэй Линн. На полу лежал замусоленный перьевой матрасик. Две плоские подушки в головах, на одной — наволочка, опять-таки из того же материала, что занавеска и платье, другая подушка вовсе без наволочки. К стене прислонился гардероб с потрескавшимся зеркалом. Прежде этот шкаф принадлежал матери Мэй Линн, и кроме него во всем доме настоящей мебели не было.
На гардеробе высилась целая кипа журналов про кино. Возле гардероба стоял стул, а другой — в изножье. Сколько раз, бывало, Мэй Линн садилась на один стул, я — на другой, и она показывала мне эти журналы, фотографии людей в них. Они все были словно из сна или мечты, словно ангелы, спустившиеся с небес. Не похожи ни на кого из моих знакомых, кроме самой Мэй Линн, а на нее похожи, пусть даже у нее нормальной одежки не было.
Джинкс потрогала журналы, приподняла обеими руками стопку и сказала:
— Тяжеленные какие — если все вместе в лодку свалить, глядишь, потонет.