Кевин встряхнул головой, пораженный сказочной силой своего воображения, тем, как он рассматривает Рамону. Он взглянул на землю, на ньюпортскую трассу, как всегда, с оживленным движением. Сверху велосипедные дорожки выглядели пестрым скоплением шлемов, спин и работающих ног над паутинкой линий из металла и резины. Автомобильные направляющие дорожки блестели, как серебряные ленты, впечатанные в бетон, и машины проносились вдоль них вдаль. Синяя крыша, красная крыша, снова синяя…
Когда планер закладывал вираж, Кевин замечал здания, над которыми он когда-то работал: дом, отражающий солнечные лучи куполами из дымчатого стекла и термобетона, гараж, переоборудованный в коттедж, склады, офисы, колокольню, домик на пруду… Его работа укрывалась тут и там среди деревьев. Было приятно видеть ее, выделять среди других, припоминать проблемы, которые встречались и разрешались здесь – одни лучше, другие хуже.
Рамона улыбнулась:
– А что, должно быть, здорово, когда видишь плоды своего труда?
– Угу! – сказал он, внезапно смутившись. И заволновался.
Рамона посмотрела на него. Ветрозащитные полосы из высоких эвкалиптов разрезали землю на гигантские прямоугольники, как будто вся долина была пестрым лоскутным одеялом из домов, фруктовых садов, желтых и зеленых полей. Встречный ветер наполнял легкие Кевина, радостно было окидывать единым взором так много земли и замечать так много знакомого на ней. Береговой бриз задул сильнее и понес их самолетик в сторону Ирвинских холмов. Развязка дорог на Сан-Диего и Ньюпорт выглядела гигантским бетонным кренделем, и всюду, там и сям, – вода, сверкающая на солнце, будто кто-то разбросал по земле осколки зеркала. Речки, рыборазводные пруды, водохранилища, заболоченная Верхне-Ньюпортская бухта. Отлив обнажил серое дно, окаймленное зарослями камыша и группками деревьев. Даже здесь, на высоте, чувствовался солоноватый запах отмерших водорослей. Тысячи длинношеих водоплавающих птиц пестрым ковром покрывали поверхность залива.
– Перелет, – задумчиво проговорила Рамона. – Время перемен.
– На север направляются.
– Облака идут сюда быстрей, чем я думала. – Она показала рукой в сторону побережья. Полуденный ветер с моря принес низкие океанские тучи, как это частенько случается весной. Для растений это, может, и полезно, но летать в тучах – удовольствие ниже среднего.
– Вот и ладно, мне не повредит пораньше вернуться – на заседание Совета нехорошо опаздывать.
Рамона тронула рычаги управления, и они сделали широкий разворот над Ирвинскими холмами. Зеркальные стеклянные коробки индустриальных зданий отражали солнце; детские кубики – зеленые, голубые и золотистые.
Кевин взглянул на Рамону и заметил, что та часто моргает. Плачет? Ах да, ведь он напомнил ей про заседание Совета. Вот черт! А им было так хорошо! Идиот. Непроизвольно Кевин коснулся ее руки, лежавшей на рычаге.
– Извини, – сказал он. – Я забыл.
– А, – сказала она неровным голосом. – Понимаю.
– Тогда… – Кевин хотел спросить, что же произошло. Она скорчила гримасу, пытаясь придать лицу комичное выражение.
– Это все довольно неприятно.
– Могу себе представить. Вы так долго были вместе.
– Пятнадцать лет, – сказала она. – Почти половина моей жизни. – Она в сердцах хлопнула по рычагу, и «Кондор» завалился влево. Кевин клюнул носом в стекло.
– Может, слишком долго, – продолжала она. – Я имею в виду, слишком долго ничего не происходило. Ни у меня, ни у него никого не было раньше, до того как мы сошлись.
Кевин чуть было не напомнил ей эпизод с энциклопедией в шестом классе, но решил не делать этого – наверное, не совсем подходящий пример прошлой связи.
– Ох уж эти школьные романы! – воскликнула Рамона. – Все говорят, что ничего хорошего из них не выходит. Вот так живешь с человеком и не знаешь – а может, кто-то другой был бы лучшим партнером. И вдруг один из нас начинает этим интересоваться. – Она хлопнула кулаком по приборной доске, заставив планер подпрыгнуть, а Кевина – вмяться в кресло.
– Угу, – кивнул он. Было ясно, что она очень рассержена. Это хорошо, что Рамона дала волю чувствам, рассказывая все Кевину. Вот если бы она еще не колотила по приборам!
К тому же Кевин крутил ногами почти вхолостую; сопротивление не ощущалось. Оба они приводили в движение одну общую цепь, как на тандеме, но Рамона так яростно вертела педали, что этого было более чем достаточно для двоих. И всякий раз, когда Рамона ударами по приборной панели выражала свои чувства, аппарат вздрагивал и валился на крыло. Кевин не подавал виду, решив не прерывать излияние эмоций прозаически-приземленными словами тревоги.