Во вторник Юля была на уроках, получила четверку по географии, договорилась с подругами пойти вечером в кино.
В кино она не пошла, но примерно в половине восьмого ее видели в магазине — она покупала сто граммов колбасы (продавщица запомнила точно: сто граммов), а около девяти соседка заходила к Воронцовым за уксусом. Это был последний человек, который видел Юлю и разговаривал с ней.
Мать не проявила никакого беспокойства, даже не пыталась ее искать. «Чего искать-то?! — возмутилась она. — Большая уже, — может, с парнем каким связалась…» А Юле только что исполнилось четырнадцать, и была она девочкой тихой и скромной, на танцы и вечеринки не ходила, ребят сторонилась…
— Где вы были во вторник вечером? — спросили Анну Петровну.
— Дома, — соврала она.
А следствие знало, что Воронцова в тот день допоздна бражничала у одной знакомой, откуда ушла вместе с кладовщиком стройуправления Барашковым, за которого она собиралась замуж. Пьянку Барашков подтверждал, а чтобы вместе уйти — нет, не было этого! Потом он замкнулся, клялся, что все позабыл, и, кроме «не знаю», добиться от жениха ничего не смогли.
На втором или третьем допросе Воронцова выдвинула версию совсем уж нелепую: будто бы Юля удрала к отцу, который жил бобылем, тысячи за две километров от ее дома. Между тем отца своего Юля не помнила, с ним не переписывалась, даже адреса его не знала.
Версию эту и проверять не хотели, но все же проверили. Подтвердилось то, в чем никто и не сомневался: к отцу девочка не приезжала. На ближайшей железнодорожной станции, где по четным дням останавливается только один дальний поезд, до города, в котором жил отец, ни одного билета не продавалось. Пассажиров на этот поезд бывает здесь не больше трех-четырех. Девочку бы заметили, за помнили…
В автобусах, что ходят на станцию и в соседние поселки, ее не заметили тоже. Никто не видел, когда ушла она из дома. Все учебники и тетради остались в портфеле, который лежал, как обычно, на этажерке.
Письменные уроки на среду Юля не подготовила. И из вещей ничего не взяла: ушла в том, что было на ней.
Следователь прямо сказал Анне Петровне, что подозревает ее. В чем именно подозревает — не уточнил, но Анне Петровне сообразительности было не занимать, особенно если случалось быть трезвой. А тут она как раз и была трезвой, выслушала следователя спокойно, помолчала немного, потом заголосила. «Часа два орала, — рассказывал мне потом следователь, — весь город на ноги подняла. У нее голос слыхали какой: Шаляпин бы позавидовал, ей-богу…»
«Переживала, значит?» — спросил я. «Играла, — поправил следователь. — Она это умеет».
Играть-то, положим, она не умела. Зачем иначе стала бы выносить сор из избы? Первый же сосед, которого допросили, подтвердил то, что ни для кого не составляло секрета: мать ненавидела дочь! Притом ненависть свою не скрывала, не пыталась на людях изобразить что-то иное. Нет, напротив, всем говорила, что дочь сломала ей жизнь, помешала выйти замуж («кто возьмет теперь с ребенком?»), да вдобавок еще «надсмехалась» над ее «нелегким трудом»: Воронцова торговала пивом в розлив, у палатки с утра до вечера толпились «алкаши».
Барашков был последней надеждой Анны Петровны. Долго она его обхаживала, пока он наконец согласился: ладно, веди под венец. Уж и дочь готов был принять, сказал как-то под пьяную лавочку:
— Надо бы девчонку к делу пристроить, пусть помогает — не маленькая.
— Долго будете ждать! — закричала Юля.
Какими «делами» ворочали на складе и в палатке мать и Барашков, Юля хорошо знала. Не раз посвящала ее в свои секреты Анна Петровна, пересчитывая вечерами мокрые пятерки и трешки, а Барашков, опьянев, бахвалился, не таясь, удачной операцией, — он богател на шифере и толе.
— В отца уродилась, — зло усмехнулась тогда Воронцова. — Сознательная растет…
— Давить таких надо, — убежденно сказал Барашков.
Конец этого разговора случайно слышал Юлин одноклассник Андрей. Он пришел за книгами: дверь не закрывали, можно было войти без стука. При его появлении взрослые замолчали, Юля смутилась, и он не решился показать, что придал услышанному какое-то значение. Об этом Андрей рассказал на следствии, когда в поисках ниточки, которая могла навести бы на Юлин след, стали допрашивать ее подруг и друзей.
Итак, незадолго до исчезновения Юли дома произошла ссора, причем девочке угрожали расправой. Стало известно и другое: в ночь на среду Барашков и Воронцова на короткий срок завернули домой и снова куда-то уехали. Вернулись только под утро.