Я слышал не раз: ревность общественно опасна. А по-моему, она общественно полезна. Потому что она — симптом неравнодушия, свидетельство сильных страстей и живых человеческих чувств, которые, вопреки прогнозам унылых скептиков, никак не удается вытравить из людей нашему «машинному веку». Она — укор тому самому прагматизму, который, судя по иным повестям и рассказам, отличает истинно современного героя, надежно укрывшего свое сердце за частоколом иронии от житейских бурь и невзгод.
Страшна не ревность — страшны крайние, дикие формы ее проявления. Страшны и опасны. Страдать от неразделенной любви, от сомнений в своем совершенстве — горько, но и прекрасно. Расправляться с тем, кто тебя не любит, мстить за свои муки, за неуверенность в себе, за свои несбывшиеся надежды — преступно и мерзко. Современного человека действительно недостойно. Потому что истинно современный человек — это прежде всего человек высокой культуры, обогативший себя всем, что дала миру цивилизация. Значит, и сдержанностью, умением владеть собой, способностью укрощать слепые инстинкты.
«Ни слез о потере, ни слез ревности вытереть нельзя и не должно…»
И не должно! Так писал Герцен. И продолжал:
«…но можно и должно достигнуть, чтоб они лились человечески… и чтоб в них равно не было ни монашеского яда, ни дикости зверя, ни вопля уязвленного собственника».
Чтоб лились человечески… Вот, собственно, тот критерий, который позволяет, безошибочно отличить «хорошую» ревность от «плохой», ту ревность, что входит в нравственный капитал современного человека, от ревности, составляющей его ядовитый балласт. Если в отместку за свои слезы я заставляю страдать любимого человека, значит, льются они не человечески. Таков ответ автору письма, с которого начался этот очерк.
…Ну, а что же стало с Агеевым? Сначала приговор был не в меру суровым, потом, после долгих хлопот, его значительно смягчили, отпустили Агеева, поверили, что получил он искупительный урок на всю жизнь. Года два или три назад он был у меня — проездом из города, где поселился, на юг, в отпуск. Вместе с ним пришла славная сероглазая девчушка, суетившаяся вокруг него слишком уж неуклюже, а он подчинялся этой неумелой заботе снисходительно и покорно. С усталым безразличием, как мне показалось.
Мы проговорили не один час — все больше о том, как разыскать ему Аллу: она снова скрылась, забрав Володьку, и Агеев не мог, не хотел поверить, что сын вырастет без него.
Прощаясь, он обещал писать, но так и не написал, и с тех пор я о нем ничего не знаю.
1969
ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ ЛИЧНОСТЬ…
Попробуйте представить себе такую картину. Утром вы приходите на работу, и вас ждет новость: накануне привлекли к уголовной ответственности товарища по работе, с которым вы прослужили вместе не одни год. Вы еще не знаете, в чем дело, и тем более не знаете, насколько обоснованно предъявленное ему обвинение, но первую, самую непосредственную вашу реакцию нетрудно предвидеть. «Не может быть!» — воскликнете вы, и этот чисто эмоциональный, но вполне естественный человеческий отклик на не укладывающуюся в сознании весть надолго, нередко слишком надолго, определит ваше отношение к случившемуся.
Как же так, ведь это был кроткий, милый, душевный человек!.. Очень вежливый. Очень тактичный. Вся его жизнь проходила на ваших глазах…
Вся ли? А может быть, за благополучным фасадом скрывалось нечто другое? Может быть, параллельно существовали две жизни, может быть, вы просто не были в состоянии разглядеть личность во всех ее измерениях?
…Передо мной — письмо. Подлинник его адресован прокурору республики. Копия пришла в «Литературную газету». Письмо подписали два крупных ученых.
Повод, по которому они на этот раз взялись за перо, далек от науки: их коллега, доцент, осужден, и они — я цитирую уважаемых профессоров — не могут «представить себе его в роли преступника».
«Мы были связаны с осужденным, — говорится в письме, — пятнадцатью годами совместной научно-исследовательской работы. Как ученый он отличался исключительным трудолюбием, принципиальностью и честностью. Несмотря на то что он начал заниматься научной работой в 38 лет, он опубликовал 23 статьи, содержащие важные результаты, и представил к защите докторскую диссертацию. При этом следует отметить, что свои работы он никогда не спешил публиковать, долго вынашивал, детально сравнивал их с работами других авторов. Мы никогда не наблюдали у него каких-либо признаков карьеризма, он производил на нас впечатление очень деликатного и мягкосердечного товарища».