Мне захотелось спустить его с высот теории на грешную землю.
— Что, однако, вы предлагаете не вообще «правдоискателю», а учителю Д., которого ославили на весь город?
— И поделом! Не потакать же высокомерной амбиции. Его требование, если хотите, просто нескромно.
Вот так номер — нескромно!.. Что такого он требует? Чтоб вернули ему то, что ему же принадлежит. Не вещь — идею. Духовную ценность. А если бы даже и материальную? Свою же ведь, не чужую… Как ни мала эта ценность, она — его, кровная, им выношенная и рожденная!
Правовая сторона конфликта неотторжима от нравственной. Закон не только предоставил возможность каждому отстаивать в суде неприкосновенность своего произведения, но и предусмотрел уголовную ответственность за «присвоение авторства», не сделав никаких оговорок насчет того, когда защита авторской чести почтенна, а когда — «нескромна». Каким же образом человек, осуществляющий свое законное право, может оказаться сутягой? Защищая то, что закон признал подлежащим защите, он не только отстаивает свой собственный, но и общественный интерес. Ибо права, которые наш закон гарантировал гражданину, — столь же высокая социальная ценность, как и обязанности, которые на гражданина возложены. В защите их, как и в строжайшем контроле за исполнением обязанностей, заинтересовано все общество. Недаром же одну из важнейших задач правового воспитания В. И. Ленин видел в том, чтобы каждый научился «воевать за свое право по всем правилам законной в РСФСР войны за права».
Не знаю, размышлял ли над этим мой собеседник, — в утешение ему замечу, что он, оказывается, не одинок.
В приморском курортном городе, где впору отвлечься от деловых забот, случай свел меня с местным судьей. «Приходите завтра в суд, — сказал он, — не пожалеете». — «А что за дело?» — полюбопытствовал я. «Один сквалыга затеял тяжбу из-за каких-то ста рублей. Второй год мучаемся, а ради чего?!»
Дела такого рода слушать не интересно, а уж писать о них — тем более: ни загадочной интриги, ни головоломных сюжетов, ни подробностей, от которых захватывает дух. Может быть, поэтому так редко заглядывают в дела гражданские — в то, что принято называть имущественными спорами, в распри вокруг бабушкиного салопа, в священные бои за покосившийся чулан. Между тем именно тут разыгрываются порой шекспировские страсти, обнажаются сложнейшие нравственные конфликты, ждущие своего осмысления.
Пенсионер Власов задолжал горкомхозу квартирную плату: терраску, примыкавшую к комнате, в которой он жил, какая-то комиссия признала жилым помещением, потом про это забыли, квартплату не взыскивали, хотя решение комиссии никто не отменял. И когда ревизия обнаружила «неувязку», долг вместе с пеней составил изрядную сумму — 106 рублей 12 копеек.
Долг свой Власов вернуть отказался: он был убежден, что холодная терраса — помещение нежилое, за которое платить не полагается. А горкомхоз придерживался мнения диаметрально иного, за ним стояло решение официальной инстанции, и он поступил так, как ему позволял закон: взыскал с Власова долг через нотариуса, которому предоставлено право в подобных случаях учинить так называемую «исполнительную надпись». Тогда Власов обратился в суд…
Не успел еще суд сказать своего веского слова, а горкомхоз уже наложил на «противника» моральные санкции: общее собрание учреждения, где он честно трудился, несмотря на почтенный возраст, потребовало, получив письмо горкомхоза, чтобы крохобор взял обратно свой иск.
Однако воспитательная акция ничуть Власова не воспитала. Он вовсе не считал себя крохобором, а возникший конфликт — пустяком. Он был убежден в своей правоте и отступать не собирался. И победил: после многих месяцев борьбы Верховный суд республики признал террасу нежилым помещением, за которое квартплата не вносится…
Суд-то признал, но вопрос все равно остался: а пристойно ли было вообще биться из-за скромной суммы, отнимая драгоценное время у солидных людей, занятых многотрудными и ответственными делами?! Разве душевный покой не дороже? Разве здоровье не стоит того, чтобы, махнув рукой на копеечные потери, пойти горкомхозу навстречу и предаться многочисленным радостям, которые дарит нам жизнь?
Наверно, так было бы разумней и проще. Не наверно — бесспорно. Но бесспорно и другое: не каждый — нет, далеко не каждый — покупает покой ценою отказа от своей правоты. И вовсе не каждый считает возможным сорить деньгами, даже если такой «сор» не наносит непоправимого ущерба его бюджету. К тому же позволительно спросить: с какой суммой не жалко расстаться без боя, чтобы избавить себя от хлопот и нервотрепки? Сто двадцать, скажем, еще куда ни шло… Ну, а сто сорок? Сто восемьдесят? Триста пятьдесят?.. Разве сумма сама по себе определяет, велика она или мала? Для одного и тысяча нипочем, для другого и десять рублей — капитал…