Выбрать главу

Как-то мне пришлось побывать на судебном процессе — этому не чета: трое погибших, с десяток раненых, жестокость, поражающая воображение. Петровский обиделся бы, уравняй я его с теми садистами. Но почему же? Связь прослеживается довольно четко.

И там, и тут до убогости мелки, чудовищно примитивны цели: у одного — покутить в «престижной» обстановке, у других — опять-таки покутить, разве что без претензий на обстановку.

И там, и тут — полнейшее пренебрежение к чужой боли: садисты ради ящика пива шагали по трупам, Петровский ради жалкого «престижа» обрек на арест (пусть временный, пусть краткосрочный) ни в чем не повинного человека. А ведь предвидел, что арест этот может быть и не краткосрочным. Предвидел и допускал: лишь бы только пронесло стороной, не задело его самого…

Дорого же обходится эта «престижная» мания, эта тяга к «непыльной» работе, эта духовная и душевная пустота, выдающая себя за непонятый, неоцененный, не нашедший поддержки «интеллектуальный» порыв. Задумаемся над тем, к каким нравственным издержкам и вполне ощутимым, реальным потерям приводит бездумно повторяемый — такой демократичный на вид! — тезис, будто человек всего может добиться, стоит только проявить настойчивость и упорство.

В одной читательской аудитории я попробовал было развить мысль, что каждый не может стать писателем, и артистом — не может, и ученым — тем более! — не может. Не должен! Что для этого нужен талант. А талант дается не всем. Он — социальная ценность. Он, а не упорство, с каким лезут в науку, в искусство, в литературу те, у которых его нет. В зале собрались ученые и студенты, уж они-то, казалось бы, эту мысль должны поддержать. Но не поддержали…

«Не зовете ли вы к элитарности?» — сурово спросил меня молодой кандидат наук. А мне подумалось: на дрожжах вот такой демагогии как раз и взрастают толи петровские, готовые любой ценой проникнуть в «неэлитарный» круг.

В последнем слове Петровский сказал, что о случившемся он сожалеет: красть билеты не стоило, ни к чему хорошему это не привело. Он добавил, что, осознав ошибочность своего поступка, имеет право на снисхождение, тем более что полон решимости, отбыв «срок», писать рассказы о летчиках, об их суровом и мужественном труде, а также работать «по линии юмора и сатиры».

Таким образом, через шесть лет — этот срок определил ему суд — почта 16-й страницы «ЛГ», возможно, принесет нам весть о Петровском.

1975

ПОЩЕЧИНА

Случилось это зимним вечером на Васильевском острове. Старший научный сотрудник одного из ленинградских музеев Галина Васильевна Алексеева возвращалась с работы. Светлое пальто, которое она опрометчиво надела утром, доверившись мимолетному февральскому солнцу, набухло от мокрого снега, и Алексеева не рискнула занять сиденье. Вместо этого она положила на него две тяжелые сумки, набитые книгами, поскольку стоять с пустыми руками, как известно, легче, чем с сумками, весящими полпуда.

Так она ехала, не привлекая внимания к своей скромной особе, пока в вагон не вошел пассажир, привыкший всюду и во всем наводить порядок. Человек с общественной жилкой, он не счел себя вправе пройти мимо. Граждане, стоявшие вблизи и равнодушно взиравшие на то, как Алексеева нарушает правила пользования городским транспортом, промолчали, не желая ввязываться в спор по столь ничтожному поводу. Алексеева же, задетая сделанным ей замечанием, решила оправдаться.

Гражданин, наводивший порядок, оправдания не принял. Он знал, что сиденье оттого и называется сиденьем, чтобы на нем сидели, а не провозили багаж, и за торжество этого непреложного правила был готов биться насмерть. «Или садитесь, или снимайте сумки, чтобы сел я», — потребовал он. Но Алексеева, упорствуя в своей ошибке, сделала еще и другую. Нарушив известную заповедь историка — не спешить с обобщением фактов, — она громко сказала на весь вагон: «До чего измельчали мужчины!» Окружающие опять промолчали, наводивший порядок и тот промолчал, тогда и Алексеева смолкла, не желая углублять конфликт, тем более что ехать ей оставалось три остановки и свой бой за сиденье она выиграла по очкам.

Такова завязка сюжета, и читатель, которому претит трамвайная склока, может отложить в сторону очерк, я не буду в обиде: сюжетец попался действительно не из лучших. Тем же, кто наберется терпения, я советую последовать дальше, потому что сюжетец имеет продолжение почти детективного свойства и он выведет нас на тему, вполне достойную внимания серьезных людей.