«Каждое второе преступление произошло в течение одного-двух часов после первого контакта…»
Стремительность, с которой от «первого контакта» переходят ко второму, может быть, еще и не есть безнравственность: мало ли что бывает — зажглись сердца, и все такое… Однако юристы с горечью констатируют, что справедливей говорить не о горении сердец, а о вещах куда менее романтичных. Дальнейшие события доказали, что будущие жертвы ничуть не уклонялись от рискованных ситуаций в обществе малознакомых мужчин и всем своим поведением стремились доказать, что они — «вполне современные люди».
Но и это не все:
«85 процентов насильников в момент совершения преступления находились в нетрезвом состоянии, а это значит, что во всех этих случаях молодые особы находились в добровольном общении с нетрезвыми мужчинами. Это само по себе не очень хорошо их рекомендует, особенно тех из них (42 процента), которые пили вместе со своими партнерами».
И наконец, последнее:
«Исследования дают возможность утверждать, что более 10 процентов потерпевших явилось на место происшествия уже «под парами».
Картина, как видим, безрадостная. Не очень укладывающаяся в привычную схему о «бандите» и «садисте», напавшем на беззащитную жертву. И хотя то, что я назвал привычной схемой, тоже, к сожалению, имеет место, сейчас хочется сосредоточить внимание все же на том, что от схемы отступает. Ибо именно там обнажается нравственная проблема, требующая общественного внимания.
Как же реагируют суды на столь очевидную активную роль потерпевших в создании «благоприятных» условий для преступления? Б. Никифоров и В. Минская установили, что в 55 процентах изученных ими приговоров суды назначали наказание н и ж е н и з ш е г о предела, установленного законом, что допустимо лишь при «исключительных обстоятельствах», как сказано в законе. Таким исключительным обстоятельством и было поведение потерпевших.
«Юридическая вина, — пишут ученые, — есть выражение вины моральной, и если моральная вина делится на двоих, юридическая становится меньше».
У меня нет данных, чтобы оспорить выводы ученых, и все-таки эта последняя цифра вызывает сомнение. Неужто более чем в половине случаев суд, избирая меру наказания, учел поведение жертвы? Мои наблюдения (не опирающиеся, повторяю, на слишком большое число и з у ч е н н ы х дел, но зато основывающиеся на многолетнем личном опыте и опыте моих коллег) свидетельствуют об ином: каждый раз, когда в стремлении смягчить вину подсудимого защита ссылалась на поведение потерпевшей, судья резко обрывал адвоката, напоминая о том, что нельзя бросать тень на женскую честь.
Но допустим, ученые правы. Что же делать тогда тем, кто попал в остальные сорок пять процентов и на чью судьбу, определенную судом, аморальное поведение жертв влияния не оказало? И особенно тем, кого справедливей назвать именно жертвой, но кто зачислен в преступники — из-за того, что сложился стереотип: безоговорочно верить заявлению «пострадавшей»?
Помню процесс, в котором когда-то пришлось мне участвовать. Процесс, надолго оставивший горький осадок в душе.
Подсудимый и потерпевшая дружили с детства. Ни для кого это не было секретом: вся деревня звала их неразлучною парой. Они остались друзьями и после того, как парнишка уехал в город, окончил техникум, начал работать на заводе. Отпуск он всегда проводил в родном доме. Провел и на этот раз, ни на вечер не расставаясь со своею подругой.
И вдруг зимой, в январе — заявление в прокуратуру: девушка обвиняет друга в насилии…
Судили его в райцентре. Я пришел к нему накануне процесса. Он встретил меня просьбой:
— Товарищ адвокат, узнайте, если можно, кто это Клавку там накрутил: мамаша или подружки? Чем я им вдруг не вышел?..
А вечером возле гостиницы, настороженно озираясь, меня ждала незнакомая женщина. Представилась:
— Мать Клавы…
Долго молчала, словно приценивалась: можно ли положиться, можно ли доверить семейную тайну. Наконец решилась:
— Вы уж, пожалуйста, постарайтесь, чтоб Витюшку наказали не очень…
— Если виновен, накажут, и очень, — намеренно сухо отрезал я.
Женщина всхлипнула:
— Да не виновен же он!..
— Как так?
— А вот так: было между ними все по-хорошему.
Читая дело, размышляя над тем, что угадывалось между строк, я и сам пришел к этому выводу. Но вслух усомнился:
— Зачем же тогда ваша дочь обратилась в прокуратуру?
— Что ж ей, по-вашему, — утопиться? Вся деревня знает, что они гуляли. С него как с гуся вода: погулял и уехал. А ей здесь жить…