СВАДЬБА ПОД СТЕНОГРАММУ
В научно-исследовательском институте женили профессора. Доктора наук. Заведующего сектором.
Женили не под звон бокалов. Не под застольные песни. Не под традиционное «горько». А под стенограмму, в конференц-зале, при строгом президиуме, больше похожем на судебную коллегию в расширенном составе.
Я пишу не юмористический рассказ, а документальный очерк. Не моя вина, если иные детали будут сильно смахивать на фельетон.
Итак, женили профессора. Зал ломился от публики. Официально это именовалось производственным совещанием. В пункте четвертом повестки дня значилось интригующе: «Заявление гр-ки… о недостойном поведении зав сектором…» Так что можно понять, почему число явившихся совещаться превзошло число сотрудников института по списочному составу отдела кадров. Невесту сопровождала многочисленная родня. Сослуживцы пригласили своих друзей на зрелище, которое не часто увидишь…
Сорокалетний профессор одиноко сидел на сцене, подавленный своей неожиданной популярностью. Там же, на сцене, но в противоположном ее конце, расположилась тридцатилетняя невеста, при которой неотлучно дежурили ее папа и мама.
Допрос вел член месткома, кандидат наук, известный своими научными трудами и примерным поведением. Уж кто-кто, а он-то имел моральное право быть ведущим в этом общественном трибунале.
— Верно ли, — обратился он к профессору, — что более двух лет вы поддерживали с этой женщиной (жест в сторону невесты) дружеские отношения?
— Верно, — признался профессор.
— Я бы даже сказал: более чем дружеские?..
— Да, — чуть слышно ответил профессор, и зал взорвался криками: «Громче!», «Неслышно!»
Кандидат наук постучал карандашом по графину:
— Значит, более чем дружеские… Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?..
Профессор кивком головы подтвердил: понимаю. Он потерянно смотрел в зал, все еще не веря в реальность происходящего. Ему хотелось увидеть хоть одного человека, который встал бы и сказал: «Товарищи, что вы делаете, остановитесь!..»
И он увидел его. Это был тоже профессор, тоже доктор наук — женщина со здравым рассудком и человеческим тактом. Она встала и сказала:
— Товарищи, что вы делаете?! Разве можно так беззастенчиво врываться в чужие спальни? Если нам не жаль коллегу-профессора, то пощадим хотя бы честь молодой женщины, выставленной на публичное осмеяние.
Но из зала закричали: «Неправильно!», «Пусть отвечает!» и еще разные другие слова, выражающие жгучую потребность проникнуть. Да и сама невеста обрела голос, сказала с подкупающей откровенностью:
— Верно, пусть отвечает… Мне нечего скрывать от общественности.
Папа невесты был столь же краток и непреклонен:
— Теперь поздно стыдиться. Пусть женится!
Страсти накалялись. Собрание, затянувшееся за полночь, проходило в обстановке повышенной возбудимости. Раскрасневшаяся невеста, ее родители и друзья не стеснялись пикантных деталей. Затаив дыхание внимала аудитория рассказу о том, как они познакомились, что он сказал, что сказала она, где встречались, когда расстались. И почему.
Потом были прения. Опять встала женщина — доктор наук:
— Разве взрослые люди не вправе сами решать, как им строить свою жизнь? Оба давно достигли совершеннолетия. Не семейные… Если никто никого не обманывал, не шантажировал, не преследовал, не использовал своего положения, — словом, не совершил ничего преступного или безнравственного, то при чем здесь общественность? Или, может быть, я чего-то не понимаю…
— Да, ваши взгляды весьма устарели, — подтвердил следующий оратор, — они не созвучны эпохе. Общественность не может стоять в стороне…
Протокол собрания занимает десятки страниц, рамки очерка гораздо скромнее. Поэтому мне придется перейти сразу к финалу. Общее собрание разделилось на две неравные части. Меньшинство считало это судилище постыдным вмешательством в личную жизнь, большинство же решило, что уж коли профессор два года «водил за нос», «подавал надежды», а потом передумал, то это «вызывает негодование» и «противоречит нормам».
Резолюция была такая: профессора осудить, рекомендовать жениться.