Теперь и та, что тогда ухмыльнулась, и та, которой он посочувствовал, равно усердствовали в обличении. «Ну хорошо, — иронизировала «очевидица», — допустим, вы такой чуткий, такой душевный, не можете пройти мимо чужого горя. Допустим… Ну, а когда вы вызвали меня в свой кабинет и разглядывали с головы до ног, — это тоже была ваша чуткость? У меня, кажется, никто не умер…»
И я видел, как сжался учитель, как втянул он голову в плечи, сраженный снайперским вопросом, которому мог позавидовать даже опытный прокурор. «Я?.. Разглядывал тебя?.. То есть вас?..» Он бормотал какие-то ненужные слова — беспомощный и нелепый в попытках оправдаться, отбиться, а она торжествовала, почувствовав, что удар попал в цель, что учитель тушуется и никнет. «Но ведь я вас вызвал, чтобы поговорить… о вашей успеваемости…» Она не дала ему докончить: «Придирались!.. Теперь ясно — зачем…»
У всех обличительниц были двойки по истории, которую преподавал подсудимый, — им грозила вполне реальная переэкзаменовка. До этого, однако, не дошло: всполошившийся папа той девчонки, что теперь неистовствовала больше других, возбудил дело, и учитель, срочно заменивший привлеченного к следствию коллегу, поспешил выставить «жертвам» полновесные четверки.
Все это сильно смахивало на новый «психологический эксперимент», задуманный и поставленный Ангелиной Кузьминичной в отместку за провал предыдущего. Но нет: проверка, которая впоследствии была проведена по моей просьбе, убедительно доказала полную ее непричастность. После увольнения и безуспешной попытки восстановиться через суд Ангелина Кузьминична отбыла в далекие края, порвав все прежние связи. Ее алиби (сам собой напрашивается юридический термин) было установлено неопровержимо.
Значит, что же — на этот раз обошлось без Ангелины? И суд над учителем истории — не ее рук дело? Вот в это я никак не поверю. То, что ею посеяно, дало всходы и, боюсь, прорастет еще не единожды. Отзвуки бури, которая по воле незадачливого психолога сотрясла стены училища, мы услышим и через много лет, когда войдут в жизнь воспитанники нынешних его воспитанников. Войдут с теми взглядами на мораль, на отношения между людьми, на понятия о добре и зле, которые их будущие педагоги усваивали на уроках от некоторых учителей, а затем применяли «на практике»…
Суд не пошел на поводу у юных борцов за нравственность, не поддался их домыслам, не клюнул на демагогию, распаленную богатым воображением и мелкой корыстью, столь зримо обнажившейся в ходе процесса. Учитель оправдан, но как же ему работать дальше? Как посмотрит он в глаза своих коллег? А в глаза учениц? И не будет ли он теперь обходить их стороной, поддастся ли искушению улыбнуться или посочувствовать горю?
Учитель оправдан, но как наказать зло, породившее этот процесс?
1976
СЕМЕЙНАЯ ДРАМА
Грустно писать об этой истории. Не только потому, что в основе ее лежит горе. И не только потому, что публичное вторжение в чужую беду всегда таит в себе какую-то неловкость. Но и потому еще, что — я хотел бы сказать это сразу — все, буквально все участники драмы, как бы ни были велики их ошибки и прегрешения, не могут не вызвать сочувствия.
Меньше всего мне хотелось бы выступить в роли судьи, раздающего всем сестрам по серьгам. Или обвинителя, бичующего пороки. И даже защитника, заслоняющего слабого от ударов судьбы. Любая из этих трех позиций правомерна для публициста. Но история, о которой пойдет речь, всего менее, как увидит читатель, способна вызвать судейскую объективность, обвинительный пафос или защитительную страсть. История эта — лишь материал для раздумий, конфликтная ситуация, в которой обнаженно и остро проявились некоторые актуальные нравственные проблемы.
Вот почему она имеет право на общественное внимание. Тривиальная история о том, как один молодой человек не мог примирить чувство с долгом, как искал он выход из этой драматичной коллизии — и не нашел.
Виктору 28 лет, он жил во Владивостоке, куда уехал работать, получив диплом ленинградского вуза. Там, вдали от дома, он встретил женщину, почти сверстницу, которой тоже было одиноко и неуютно, потому что и ее дом остался за тысячи километров. Она приехала на Дальний Восток из Ивановской области к мужу, но жизнь не сложилась, муж ушел, а она успела привязаться к этим краям, обратно, домой, уже не тянуло, а тут еще встретился Виктор, они подружились, сблизились — ничем не связанные, взрослые люди, свободно распоряжающиеся самими собой. Не было в этой связи ничего постыдного, безнравственного, порочного — они не таились, сослуживцы и знакомые воспринимали ее, эту связь, естественно и просто, как и подобает воспринимать подобные вещи людям морально чистым, духовно здоровым, лишенным ханжеской демагогии и чуждым примитивных нравственных схем. Ибо «греховность» связи, если, повторяю, идет речь о людях свободных, есть только в обмане, когда ради достижения маленьких целей щедро бросаются на ветер фальшивые слова, когда раздаются клятвы и обещания, которые заведомо не осуществятся.