Он и прибежал — прямо в поселок…
Рано утром Солдатов пошел умываться на речку. Еще висел предрассветный туман. Но и сквозь дымку отчетливо был виден другой берег: узкая полоска песчаного пляжа, деревянный причал, о который терлось боками несколько лодок. И кусты с ныряющей в них извилистой тропкой: прямой путь от пляжа до виднеющихся вдали домиков соседней деревни.
В кустах послышался шорох, они заколебались, хрустнула ветка, потом еще одна и еще. Солдатов замер: неужели?! Ну да, конечно же так и есть: медведь! Вот и сам он показался — черная тень на зеленом фоне в клочьях белесого тумана…
Солдатов бросился домой за ружьем. Бежать было метров двести — двести пятьдесят. И столько же обратно. Полкилометра!.. Если спугнуть, медведь запросто успеет уйти. Лишь ворвавшись в комнату, Солдатов дал волю своим чувствам.
— Сашка, — заорал он, расталкивая спавшего друга, — скорее, там на речке — медведь!..
Схватив ружья, они оба — босые, в трусах — помчались на речку. Тумана поубавилось, противоположный берег был виден еще отчетливее, еще резче.
— Ну что? — прошептал Солдатов. — Медведь?
— Он!.. — радостно выдохнул Бобров, разглядывая черный силуэт в глубине колышущихся кустов.
Два выстрела раздались одновременно. Снова хрустнула ветка, послышался слабый стон, и все смолкло.
Двадцатилетний рабочий Вадим Белозеров умер через несколько часов, не приходя в сознание, от смертельной раны: пуля пробила брюшину, почку и селезенку. Охотники сами доставили его в больницу. Они молчали, потрясенные случившимся и отчетливо сознавая, что их ждет. Рядом, в крохотной комнатушке приемного покоя, рыдала молоденькая девчонка — подруга Вадима. Позже приехали его отец и мать: их едва разыскали в поле — стояла страдная, уборочная пора.
Все было ясно, оставалось только пройти через необходимые формальности следствия и предстать перед судом. И мужественно принять, а потом и достойно пронести справедливую кару. Все было ясно, потому что оба стреляли, легкомысленно приняв размытую туманом и расстоянием цель за вполне реального, а не призрачного медведя. И оба склонили свои головы перед ожидавшим их мечом правосудия, ибо не чувствовали никакого оправдания своему поступку, приведшему к такой чудовищно бессмысленной и оттого еще более страшной беде.
Для Вадима, для его родных и близких это был несчастный случай. Для Солдатова и Боброва он имел вполне точное правовое наименование: неосторожное убийство.
Жертве и тем, кто оплакивает ее, безразлично, какое прилагательное стоит перед словом «убийство»: итог один и горе одно. Но юристам не безразлично. И уж конечно не безразлично убийцам: итог один, но иная мера вины и ответственность тоже иная. В законе на сей счет очень дробная шкала статей, а значит, и санкций, ибо издавна известно, что нельзя мести всех одной метлою.
Хотел ты или нет гибели жертвы? А может быть, не хотел, но все-таки допускал, что из-за твоих действий смерть наступит? Или если не допускал, то должен был допустить? Принял ли все меры предосторожности? Не допустил ли небрежность, обернувшуюся несчастьем?
Вот какие вопросы ставит закон, и от ответа на них зависит судьба человека. Не того, которого не вернуть, но живого, ставшего обвиняемым, а затем и подсудимым. Судьба, ибо и его жизнь отмерена сроком, и ему отнюдь не все равно, какую именно ее часть — третью, пятую или седьмую — проведет он вдали от общества, от семьи, от любимого дела, от всего того, что зовется свободой…
Слишком сложно? Не очень понятно? Что ж, юстиция — вообще довольно сложная область. А если точнее — исключительно сложная, органически чуждая всякого примитива, приблизительности, некомпетентности, требующая глубоких специальных познаний. Тем более что имеет она дело с людьми — распоряжается их судьбами, а то и жизнью. Веками вырабатывалась и оттачивалась правовая мысль, облекалась затем в формулировки законов, в принципиально важные положения судебных решений. На помощь праву приходили завоевания психологии и медицины, педагогики и философии, естественных и точных наук — все, что помогало и помогает отысканию истины и торжеству справедливости. Вершить суд над людьми — ответственно, трудно, и никогда это занятие не станет легким и быстрым, сколько бы ни призывали нетерпеливые к «простоте» и «решительности». Простота в этом деле слишком опасна, о чем убедительно свидетельствует исторический опыт. А решительность хороша, если покоится на твердой основе закона. Но это так, к слову…