По полуденным улицам за пляжем гремели детские коляски, велосипеды, топотали ноги в сандалиях. Машины едва двигались. Над водой летал туристический вертолет и парили белые чайки. Море, когда волна отступала, тяжело перекатывалось по песку, оставляя небольшие завитки водорослей. Эмили прислонилась к стене набережной и ощутила, как растворяется в движении воды и сборище тысяч тел. В небе, как приклеенное, палило солнце.
Питер Попеску наверняка знает толк в интервью. Он проводил, вероятно, сотни бесед с жертвами и преступниками, когда на кону стояло очень многое. Возможно, он справляется с этим лучше, чем Эмили. Возможно, он даже будет тыкать ее в это носом. Эмили вновь увидела, как мир в одночасье способен стать враждебным; вот она смотрит на прекрасный пляж, на отдыхающих людей, а в следующую минуту ей нужно выведывать информацию у человека, который возненавидит ее тон, акцент, вопросы, который посчитает, что она проделала весь этот путь, лишь бы вызвать хаос.
Бывший детектив предложил встретиться в парке за пляжем Куджи; в выходной день, по его словам, грех находиться в другом месте. Попеску был в зеленой рыбацкой шляпе, и Эмили, приехавшая пораньше, заметила его почти сразу, как только отвела взгляд от воды. Бывший детектив степенно сидел на скамейке, держа в руках сложенный журнал («Нью-Йоркер»). На обложке красовался большой черный круг, похожий на какой-то портал. Попеску встал, приветствуя Эмили, и уселся обратно уже вместе с ней.
– Я подписчик, – пояснил он. – Всегда беру на пляж экземпляр. Это не напоказ. И сижу прямо здесь. Итак, полагаю, вы изучаете Третье апреля?
– Результаты коронарного обследования, заключение психиатра. Все, что смогла найти в старых газетах. В основных ежедневных изданиях, во всяком случае. Сегодня я хочу узнать вашу точку зрения. Как вы видите произошедшее теперь, почти восемь лет спустя.
– Моему бывшему шефу это не понравится, но увы, увы, я нынче работаю в частном секторе. Он считает, что бывшие полицейские должны сидеть тихо, не высовываться, а я думаю, что мы имеем право голоса.
Замечание заставило Эмили насторожиться. Те, кто верил, что их заставили замолчать, при возможности наконец высказаться способны устроить сцену.
– Расскажите о ресторанах «У Лаки»? – предложила Эмили. – Особенно о последнем.
– Было время, когда рестораны «У Лаки» ассоциировались с культурой мигрантов, в основном греков, эмигрировавших после Второй мировой и Гражданской войны в Греции. Оккупация нанесла стране ущерб. Гражданская война снова ее развалила. Я знал несколько греков из кафе, и они часто говорили о голоде во время оккупации. Затем они приехали сюда готовить огромные блюда для австралийцев. Я вижу франшизу ответвлением греко-австралийских кафе в стиле дайнеров. Большинства уже нет. К тому времени, как в 94-м появился с пистолетом Генри, от сети осталось единственное кафе. Страна была более разнообразной в расовом и этническом плане. В последнем кафе греческие корни были только у пары сотрудников. Один повар был австралийским китайцем, второй – тонганцем. Мы не говорим об экзотике. Это современная Австралия. Еду они подавали англо-американскую.
– Окей, – произнесла Эмили, и тут же поняла, как сильно не любила это слово-паразит. – Как думаете, в чем СМИ и официальные отчеты ошибались относительно Третьего апреля? Есть ли то-то, что они упустили?
Попеску прикрыл глаза, будто пытаясь воссоздать в памяти какие-то детали, и Эмили ждала, пока схлынут волны мыслей.
– В случае Генри, – сказал бывший детектив, – было достаточно разговоров о его психическом здоровье, доступе к огнестрельному оружию, плохой социализации. «Дейли телеграф» опубликовала статью, что над Генри какое-то время издевались в школе. Да, он был неуравновешенным человеком. Вы читали отчет психиатра: в подростковом возрасте ему поставили диагноз «шизофрения», но позже по этому поводу возникли разногласия. Другой врач обнаружил, что Генри страдал тяжелой депрессией. Но, по-моему, что не рассмотрели должным образом, так это его чрезмерное чувство дозволенности.
– Дозволенности чего?
– Всего, что он хотел. Планируя и совершая убийства, он реагировал на мнимую обиду. В день бойни он пришел к Лаки в дом и попросил дать ему работу. А когда Лаки отказал, Генри отправился в кафе и устроил там стрельбу. Острой нужды он не испытывал, он подрабатывал на полставки в бригаде по сносу. Но он считал, что у него есть право работать в «У Лаки».