— Ежели мы ее здесь задержим, тогда все спасены, — подтвердил старик землекоп.
Но через час — вроде бы так — ветер переменился и так же бешено задул с юга. Море заволновалось. А когда при такой буре еще и море разыграется — тут уж все дамбы и все землекопы на свете не в силах преградить воде дорогу. Ветер с Палмелы — вестник бедствия. Мы старались не думать о нем, мы спешили возвести наше укрепление. В той адской заварухе это было все одно что сотворить чудо. И мы сотворили его своими руками.
Ночь навалилась на нас с размаху — о ней мы тоже позабыли. Но ливень поутих, и землекопы порешили довести дело до конца; нельзя дать реке нас переупрямить.
И вдруг раздался гул — весь остров от него содрогнулся. И кто-то закричал не своим голосом:
— Море прорвало южную плотину!
— А-а, чтоб ему, этому ветру!.. — в ярости выругался Инасио.
Вокруг была кромешная тьма. Со скотного двора доносилось неистовое мычание одуревшей от страха скотины. Кричали люди. Кто-то из наших не выдержал, побежал, хотя Жоан Инасио не велел нам двигаться с места.
— Вернитесь, куда вы, вернитесь!
— Море прорвалось, теперь всем нам крышка! — закричал старик землекоп.
Мы очутились в ловушке и метались между бараком и дамбой, силясь отыскать местечко, куда вода еще не достала. Но она заливала все вокруг сплошным потоком. Ночь прямо исходила отчаянными воплями. Сроду я не видывал такой дьявольской сумятицы. Будто диких зверей выпустили из клеток. Добежав до барака, я повернул назад, к дамбе. Смерть хватала меня за пятки, я слышал крики тех, кого она уже схватила… Ох, как они кричали! Стоны, вопли — сдавленные, хриплые — сливались в нечеловеческий вой, хватали за сердце. Я все бежал что было сил, какие-то люди, тяжело дыша, бежали бок о бок со мной. Один вдруг споткнулся, упал, и вода тут же сомкнулась над его головой. Я припустился еще прытче, хотя ноги меня не слушались, подкашивались, а смерть, подлая, так и норовила утянуть меня в бездну. На скотном дворе ополоумевшие со страху животные разломали загон и с надрывным мычанием и блеянием понеслись в сторону дамбы. Теперь я уже шел по горло в воде, не надеясь на спасенье; с каждым шагом земля, все быстрее уплывала из-под ног, и вот я уже не смог нащупать дна. Все кругом было сплошное море. Я забарахтался в воде, силясь выплыть, и вдруг натолкнулся на что-то большое, плывущее рядом со мной. «Бык», — понял я и, поднатужась, вскарабкался ему на спину. Бедное животное тоже искало спасения. На нем я добрался до подножия дамбы, но вылезти на нее у меня не хватило сил. Наверху метались темные фигуры, они воздевали руки к небу и что-то кричали охрипшими голосами. Другие темные фигуры судорожно цеплялись за сваи.
— Держитесь, держитесь, товарищи! — кричали с плотины, и голоса их захлебывались слезами.
Бык подо мной вдруг весь обмяк и начал уходить под воду, а я в отчаянии стал молотить его по спине кулаками, словно это могло его оживить. Но он только бился в предсмертных корчах и жалобно мычал. Со стороны Альяндры послышалось ответное жалобное мычание. Бык задрал голову — высоко, как только мог, аж рогами до спины достал, рванулся — я схватил его за рога, чтоб помочь ему, и вдруг почувствовал, как бока его холодеют, он слабнет все больше и уходит вместе со мной в черную глубь. Закричал я тогда, первый раз за все время. Закричал, но голос мой оборвался, горло мне сдавило, я хотел что-то сказать быку, подбодрить его, но не мог выдавить из себя ни звука.
И вдруг — сам даже не понимаю, как мне это в голову пришло, — вытащил я нож и давай колоть им быка. Его горячая кровь потекла по моим онемелым рукам, она согревала меня, горячая, как сама жизнь, но бык издыхал: у него уже не было сил бороться со смертью.
— Держитесь, товарищи!
И снова крики, стоны. Голоса умоляли, плакали и замолкали…
Бык все ниже кренился мордой к воде, кренился и мычал, потом вдруг взревел и, осев, поволок меня за собой в глубину. В эту самую минуту тело какого-то утопленника ударило меня по ногам, я забарахтался, задвигал руками, поплыл, поплыл и наконец уцепился за сваю.
С дамбы донесся чей-то голос:
— Из Кайса должны прибыть баркасы — не могут же нас бросить так, без помощи. Видно, Тежо не дает им сюда пробиться.
А вода все поднималась и поднималась. Ветер с Палмелы, злосчастный ветер, все не затихал, и море гнало и гнало вспять воды Тежо.
Тяжко все это вспоминать, сеньор, но хоть я и притомился, а все же хочу вам досказать до конца.
Коченеть мы уже начали. Это была смерть. У меня на глазах умер Брюзга. Умирая, он схватил меня за руку и что-то забормотал, — теперь и не вспомню, что он мне говорил, где там было запоминать. Все смешалось тогда: люди и быки, мертвые и живые. И по сию пору не пойму, как я жив остался. Ничего дальше не помню. На другой день очнулся я уже в Кайсе вместе с другими живыми. И Карлос Арренега, по счастью, среди них отыскался. Мертвых тоже на том же баркасе привезли. Кто-то всучил нам деньги — а мы тогда даже и не понимали, зачем они нам.