В экспозиции музея Таня пробыла недолго, меньше недели: ее буквально замучили своими ласками посетители... Теперь в светелке осталась от Тани пустая клетка, сделанная мною по старинному образцу...
Дом, в котором я живу, стоит на окраине усадьбы Михайловского. Окна его расположены по четырем сторонам света. Через них я всегда могу видеть всё, что захочу,— пушкинский сад, голубятню, пасеку, Сороть и дали за ней, и «пруд под сенью ив густых», и кто куда идет и по какому делу... Дому этому уже более ста лет. В нем всегда жили управители имения. А теперь живу я, вот уже сорок лет.
Зимой, когда от снегов всё вокруг бело, Сороть застывает и становится почти незаметной, сливаясь с озером Кучане. Тогда озеро кажется особенно большим, потому что его края растворяются в бескрайних заснеженных лугах.
Как только лед окрепнет, на озеро приходят рыбаки с удочками. Они вырубают во льду лунки, устраивают из хвои седалища и начинают трясти свои маленькие удочки. Трясут, пока не стемнеет. Ловят обычно всякую мелочь, и редко-редко кому удается поймать большую рыбину.
Тогда в Михайловском всё приходит в движение. Рыбину приносят на усадьбу, экскурсанты смотрят, ахают, пытаются торговать...
Заканчивая ловлю, каждый рыбак, прежде чем покинуть озеро, опускает в свою лунку жерлицу с живцом — маленькой плотицей или какой другой рыбкой: авось ночью жадная щука схватит рыбку с крючком.
Поглядывая на рыбарей, вижу я непременных спутниц их — ворон, сидящих на низеньких прибрежных ивах.
Сидят вороны весь день, безмолвно и зорко наблюдая за рыбаками, Но вот рыбари начинают сворачивать свои снасти, опускают жерлицы в проруби, подвязывают концы их к колышку или ледышке и уходят. И тут сразу же, как по команде, на их места прилетают вороны. Они тщательно всё осматривают, ищут, не осталось ли чего после рыбаков, какой-нибудь крошки, которой можно поживиться. А затем начинают таскать из воды жерлицы. Схватят за конец у колышка и тянут, пока не покажется живец.
Знает ворона, что вкусный живец — на крючке, потому, вытащив его, расправляется осторожно, чтобы самой не попасть в беду.
Много раз наблюдал я за этими птицами, но ни разу не видел, чтобы хоть одна из них попалась на крючок. Очень сообразительная птица серая ворона, и живет она и трудится только там, где человек, хотя и относится к нему с большой опаской. Вероятно, поэтому у нее и повадки эдакие человечьи. Лесники считают ее вредной, потому что она не только ловит полевых мышей, но и разоряет птичьи гнезда, истребляет птенцов, зайчат и другую мелкую живность, населяющую заповедный край.
Я люблю смотреть на Сороть, всегда люблю: весной и летом, осенью и зимой. В ней я вижу начало начал прославленного ландшафта Михайловского. Она бескрайна и уютна, величественна и интимна. В ней ощущаешь великое совершенство пушкинской природы, бесконечность пространства, нескончаемого во времени. Здесь, конечно же, здесь пронзило великое видение Пушкиным России и ее таинственного духа...
У берегов Сороти он видел все сущее — воду-живицу, поющую, вопиющую, спящую, чудеса творящую. Вокруг нее старое, новое, вечное: селища, городища, холмы, нивы, дедовцы-зимари, колдовские камни, знаки, дорожки, ведущие куда угодно, и даже «к богу в рай, на самый край...».
Здесь пролегает осенняя трасса, по которой идет перелет птиц из Египта в Мурманск, из Никарагуа в Псков, из болгарского Пловдива в Пушкинские Горы. На древнем озере Кучане пролетающие птицы — гуси, утки, лебеди — обычно отдыхают. Бывает иной раз, проходишь по берегу, сядешь на лаву, знаешь, что вокруг никого нет, и в то же время понимаешь, что все-таки есть кто-то. И вдруг видишь цирковой прыжок какого-то зверя. Кто это? Это выскочила из своей норы выдра и бросилась в речку. Ах, как красиво, с какими фокусами купается она!
Однажды, когда пришла зима на Сороть и Кучане и сковало их льдом, вода текла открыто лишь в устье реки. Проходя по берегу, я вдруг услышал странный крик. Стал вертеть головой туда-сюда и вдруг увидел... лебедя, который в торжественном одиночестве важно плавал от берега к берегу, то вверх по течению, то вниз...
С тех пор я целый месяц каждый день по утрам шел на Сороть и смотрел на своего красавца и кричал ему: «Здорово!» Он молча отплывал от берега. Так было в ноябре. Вскоре я уехал в отпуск. Вернулся во второй половине декабря. И сразу же побежал на Сороть. Смотрю — лебедь мой на месте. Все как прежде было.