Он рано постиг «науку страсти нежной», стремился беспрерывно ухаживать за опочецкими «нимфочками» и «венерками».
Влюбленность он считал естественным состоянием человека, стремясь пребывать в нем постоянно, меняя лишь предметы своего обожания.
Тятька и мамка не понимали его, но прощали шалости, надеясь, что со временем дурь пройдет и сын возьмется за ум...
В один из последних сентябрьских дней 1824 года у дома Лапиных остановились две большие запыленные кареты. Из карет слышался девичий смех. Подобрав лошадей к коновязи, ездовые открыли дверцы, и из карет выскочил целый выводок молодых дев под командованием Пушкина.
— Эй, малой!— крикнул Пушкин Жану, кормившему голубей у крыльца.— Эй! Места в «Надежде» есть?— продолжал кричать Пушкин, указывая тростью на большую вывеску, висящую над крыльцом: «Трактир Приятная Надежда».— Кому я говорю! Есть места для путешествующих и страждущих или нет?!
Лапин молчал, словно воды в рот набрал.
— Да ты что, глухой, что ли?
Разглядывая молодого Лапина, Пушкин увидел на нем приличное городское платье и заметил пристальный взгляд его...
— Эта милашка язык проглотила, увидав такой букет красивых дам,— сказал Пушкин по-французски, обращаясь к своим спутницам.
— Ха-ха-ха, милашка... да он просто чучело,— рассмеялась самая молоденькая.
— Вы сами дерзкая девчонка, не умеющая себя вести,— вдруг крикнул ей тоже по-французски Лапин.
Дева закраснелась и отвернулась...
— О, о... вот так фунт! Вот это здорово!..— воскликнул Пушкин уже по-русски.— С кем имеем честь говорить, милостивый государь?
— Я Лапин. Жан Лапин... Это наш дом. Мы будем рады видеть в нем вас, господин Пушкин, и ваших дам.— Жан сделал поклон дамам.
— Хм! А откуда вы меня знаете?— продолжал заинтересованный Пушкин.
— Да я вас однажды уже видел. Это было месяца полтора-два тому назад, когда вы, едучи к себе в Михайловское откуда-то издалека, остановились в нашей «Надежде», в ожидании, когда ваши родные пришлют сюда лошадей для дальнейшего следования в Святые Горы. Вы тогда расписались в книге приезжих. Обедали у нас. Смотрели мою библиотеку, даже подарили свою книжку «Бахчисарайский фонтан», который я выучил наизусть... Вы меня забыли, а я помню и не забуду никогда...
— О, о, тогда здравствуй, мой старый знакомец!— И Пушкин крепко пожал его руку и спросил:— Дорогой, нам нужна комната. Места в отеле есть?
— Для вас всегда и всё в этом доме есть и будет!
Устроившись, Пушкин и приехавшие с ним его соседки по имению — Осиповы из Тригорского — долго гуляли по Опочке. Были на городском валу. Лапин сбегал в лавку за фейерверками-бураками, жгли их, и они лопались, как пистолетные выстрелы. Потом пели хором «Ленок» и «Золото». Водили хоровод. Катались на качелях. На базаре купили корзину яблок и кидались ими, как мячиками. Возвратясь в дом, зашли в лавку, где Пушкин купил всем подарки: книгу «Товарищ разумный и замысловатый» — Лапину, золоченые сережки — Аннет, портрет Витгенштейна с саблей наголо — Нетти, коробку из слоновой кости с чернильницей — Евпраксии и назидательную картинку «Странствующий пилигрим с посохом „Надежды”» подарил себе самому. И всем, всем, всем — по кульку кедровых орехов, изюму, миндалю и по конфетине-свечечке.
На прощанье Жан вынес шампанского. Пушкин крикнул:
— За славный город Опочку, за милых дам, за вас, господин Жан!..
После отъезда гостей Лапин долго был как во сне.
День девятой пятницы по пасхе Лапин любил особенно. К «девятнику» готовились загодя. Это был не простой, а уездный праздник, и проводился он в Святых Горах вместе с ярмаркою. В Святые Горы обычно устремлялись все, и прежде всего торговцы. Возглавлял лапинский выезд обычно Жан, он и торговал в Святых Горах. Отец с удовольствием поручал ему это дело, в надежде, что это приведет к осуществлению его заветной мечты и Иван полюбит торговлю. Собираясь на ярмарку, Жан заранее сочинял вирши, которыми потом зазывал покупателей к своему прилавку: