Пассажирского движения на дорогах Псковщины не было. Ходили только военные машины, которым было запрещено перевозить штатских. Надвигалась ночь. Мы перенесли наше имущество — чемодан, узлы, коробки — к одной из разрушенных стен вокзала. Уходя на поиски коменданта, я твердо сказал ребятам: «Сидите, не спите, крепко сторожите наше добро. Никуда не отходите ни на миг!»
Возвратился я часа через два. Прихожу и вижу... О господи, крепко спят мои путешественники, приткнувшись друг к другу и закрывшись с головою одеялом... но увы... онегинского чемодана нет. Он бесследно исчез.
Я вновь побежал в комендатуру. Комендант дал мне в помощь трех караульных солдат с электрическим ручным фонариком и железнодорожным фонарем со свечою. Прежде всего пошли смотреть землянки — одну, вторую, третью... В каждой на нарах в несколько ярусов спали, храпели сотни людей. Дежурные дремали при входе возле столиков, на которых светились коптилки. Я сразу понял всю бессмысленность нашего поиска, поблагодарил караульных солдат и вернулся на вокзал к своим ребятам. Ругал я их долго и крепко. Потом подумал: чего ругать-то, толк-то какой?
Так навсегда и пропал онегинский чемодан. В Пушкинские Горы комендант нас отправил на грузовой трофейной немецкой машине, которая никак не хотела идти. Больше толкали, тащили ее сами, чем она тащила нас. Доехали до Новгородки еле живые. На наше счастье, здесь находился секретарь Пушкиногорского райкома партии Петр Михайлович Киманов, очень добрый, отзывчивый человек. Он отправил нас на своей пролетке, а сам остался в Новгородке.
Дорога Новгородка — Пушкинские Горы была чудовищна. Она состояла из воронок и огромных котлованов от разорвавшихся авиабомб и снарядов. На некоторых участках покрытие ее было сделано из настланных деревьев, сильно измолотых автомашинами и танками... Кое-где копошились люди, пытавшиеся хоть немного подправить загубленное шоссе.
Уезжая из Пскова, я еще раз зашел к коменданту. Он обещал продолжить розыск пропавшего чемодана и заверил, что, ежели его найдут, он сразу же сообщит мне об этом в Михайловское. Но сообщения так никогда и не поступило. А от знаменитого чемодана у меня остались лишь ключи. Они и сейчас висят в моем доме над рабочим столом.
В ФЕВРАЛЕ СОРОК СЕДЬМОГО
Февраль 1947 года был крутым, морозным, метелистым. В день и час смерти Пушкина, как всегда, у его могилы в Святогорском монастыре собрались местные жители, сотрудники заповедника, школьники... Они возложили венки, помянули великого поэта живыми, добрыми словами. День этот был особый — день начала восстановления дома поэта в Михайловском.
У монастырской стены стоял наготове своеобразный поезд: люди, кони, сани, походная кухня и электростанция, полученные в Ленинградской военной академии тыла и транспорта... Последнее напутствие, команда: «Пошел!» — и обоз тронулся в путь. Возглавляли его начальник реставрационной мастерской Академстроя В. Смирнов и я. Ехали в Новоржевщину. Там нам выделили лесную делянку для заготовки строительного леса. Мы решили прямо в лесу срубить дом поэта, а потом, разобрав, подтащить его к реке и сплавом отправить в Михайловское, что и было сделано весною.
Приехали. Лесники отмерили нам делянку. Мы поставили палатки, заготовили дрова, разожгли костры — и вот уж задымила кухня. Началась суровая походная жизнь, но работали вдохновенно и радостно. Лес был сосновый, отличный. Сруб получился на славу. Приехавший из Академии наук главный инженер Власов дал строителям «добро». Изредка приезжали сюда сотрудники заповедника. Они читали лекции о Пушкине, о восстановлении Ленинграда, Пулковской обсерватории, города Пушкина, рассказывали, как в нашей стране идет подготовка к 150-летнему Пушкинскому юбилею, Приезжала кинопередвижка. Всё было благо...
Дом приплыл в Михайловское вовремя и вовремя был поставлен на старый фундамент. Началась внутренняя отделка исторического памятника.
Вспоминается один смешной и грустный эпизод из того времени.
Вокруг нашего лагеря была пустыня. Неподалеку виднелись две маленькие деревушки. Изб в них не было. Люди жили в землянках. Наши строители многим жителям помогали отстроиться, особенно тем, у кого было много детей, стариков, где были инвалиды войны...
Однажды в сильно морозный день решился я сходить в деревню и попросить ночлега у хозяев одной из землянок — очень уж холодно было в палатке. Пришел, постучался. Двери открыла древняя старушка. Внутри землянки увидел я пол из тонких жердей, пляшущих под ногами. Окон нет, на столике — коптилка из консервной банки. На полу большое одеяло, бог знает из чего сшитое. Под одеялом что-то шевелилось, потом вылезли детские головки, а потом у их головок показалась еще одна головка — маленького розовенького поросеночка, с которым ребятишки играли. В землянке стоял крепкий крестьянский дух. Несмотря на беспредельную бедность, в ней было как-то ласково и уютно. Я присел на самодельную лавку, сделанную из снарядного ящика. Спросил: