— Не надо бояться. Мы ищем родственные души Скандинавских богов.
— Я давно вас жду. Мне одеться?
Я улыбнулся.
— Посмотри лучше на кровать. Только спокойно.
И все же увидев себя на кровати, Линда не удержалась он вскрика.
— Ну, я же сказал, спокойно. Сейчас ты находишься в своем астральном теле, сконденсированном Радужным Мостом. К сожалению, мы еще не можем переносить по нему физические предметы. Поэтому тебе пока придется остаться в том виде, в которой тебя вытянули из сна. Но как только мы окажемся в моем замке, ты сможешь выбрать себе все что хочешь, от тела, до одежды.
— Хорошо, что вы меня вытащили не из бани, — ответила она и продолжила, — а может, вы все-таки представитесь. Меня-то наверняка вы знаете.
— Конечно. Меня зовут Видар, это — Од, кстати, — твой муж, которому ты недавно писала в Россию, это — Гуллвейг, а это — две валькирии — Велга и Айну. Идем же, у нас мало времени.
Линда оказалась на редкость понятливой, и кроме того, отлично говорила по русски. Так что не прошло и нескольких минут, как мы уже были в пути за Йоханом, то есть за Хеймаллом.
А вот с ним так просто не получилось. Спал он в эту ночь не один, и, собственно говоря, еще не совсем спал. Точнее говоря, совсем не спал. Поэтому, чтобы перейти к плану «Б», то есть к вытяжке непосредственно из сна, нам пришлось битый час ждать их на пороге. Как вы понимаете, несмотря на открывшийся нам порнофильм, ждать, таясь у порога, — приятного мало. И все мы, даже мыслеформы, стали потихоньку выходить из себя. Особенно неистовала Линда, которая, как вы помните, вынуждена была поехать с нами в одно ночной рубашке, и которой, естественно, не терпелось подвергнуться действию Зеркала Инкорнаций. Через каждые пять минут она предлагала вломиться к ним, и забрать с собой хоть одного Йохана, хоть вместе с девушкой, всыпав им предварительно по первое число. И мне стоило немало усилий, чтобы убедить ее не вмешивать в это дело постороннее лицо, тем более, что астральное тело мы пока могли сконцентрировать только из сна. Однако этот час не пропал даром. Мы успели поближе познакомиться с Линдой и ввести ее в курс дела. Разумеется, только в начальный курс.
Время шло, и наконец Йохан задремал. Я направил мост в его сознание и мы поскакали в сон. А так как сны часто сопровождаются всевозможными внутренними нелогичностями и незавершенности, это могло привести к непредвиденным осложнениям. Я предупредил об этом своих спутников, но одно дело — слушать предупреждения об опасностях, а совсем другое — сталкиваться с этими опасностями на своей шкуре. Началось с того, что мы оказались в каком-то городе, половина населения которого была заражена чем-то вроде проказы, а другая половина пыталась оттуда бежать, чему препятствовали регулярные войска. И хотя, казалось бы, в своем сне Йохан должен был бы быть в центе событий, нам потребовалось черт знает сколько времени, чтобы разыскать его в этом фантасмагорическом лепрозории. Дело осложнялось тем, что все герои сна говорили исключительно на шведском, а шведский в нашей компании знала только Линда. Когда же, наконец, объект поисков был нами найден, наш вид произвел в его сознании перескок из сна в сон, и мы оказались в самом пекле Рагнарёка и еще битый час выбирались оттуда, уже вместе с Хеймдаллом. Так что, захваченные с собой валькирии сослужили нам еще какую службу. В общем, вновь оказавшись на Радужном Мосту, все были так злы, что Хеймдалла от хорошей трепки спасла только его основательная нужность для общего дела. А делом этим был, как вы помните, взлом блока…
Я пришел в себя и увидел, что лежу на поляне рядом с Источником Жизни. Хеймдалл и Гуллвейг стояли рядом. И я уже не мог ответить точно, кто я Мечислав, Видар или кто-то еще, ибо воспоминания об обеих жизнях слились воедино, включив в себя и отголоски множества других жизней. Единственным лучом, светившим в этом кромешном хаосе — была Гуллвейг. Как это не странно, ее образ преследовал меня от жизни к жизни, и теперь, когда все они теснились в моем сознании, он стал для меня этаким спасительным маяком.
— Ну, как ты, — спросила она, увидев, что я прихожу в себя.
— Бывает и хуже, но реже, — ответил я. (Как странно, тогда я использовал почти те же обороты, что и сейчас.)
— Теперь ты вспомнил, кто ты?
— Если это можно сказать так, да. Но как раз теперь я более всего сомневаюсь в себе.
— Так и должно быть, — ее голос звучал подобно музыке, — Скоро это пройдет. Ты — великий воин, и справишься со всем.
— Надеюсь, мы будем это делать вместе.
— Может да, а может, нет. Время покажет. А пока, долго ты еще собираешься здесь валяться? — в ее голосе вновь прозвучали озорные нотки.
Она подала мне руку, и я поднялся. И тут мой взгляд упал на нашего третьего спутника, то бишь на Хеймдалла. Как он изменился! Казалось, он сбросил с себя лет этак двадцать, а то и тридцать. И вместе с морщинами и сединами исчезли и «украшавшие» лицо шрамы.
— Да, это действие Источника Жизни, — сказала Гуллвейг, уловив мое удивление, — Теперь все мы — ровесники. А сейчас пойдемте домой. Я, например, умираю от голода.
Только теперь я ощутил проснувшийся во мне аппетит, и мы почти наперегонки понеслись к избушке.
Весь день после завтрака мы посвятили заготовке провизии для предстоящего путешествия. И дикие звери — волки и барсы — помогали нам в этом, просто как в добрые старые времена. Я даже не удержался и спросил Гуллвейг:
— А где же наш друг — Черный Барс?
— А как ты думаешь? — ответила она вопросом на вопрос.
Тут я понял, что попал впросак, но тут же нашелся:
Я хотел продолжить, но мысли уже не укладывались в строфы, а переходить на прозу я уже не хотел. Пауза затянулась. Гуллвейг была явно удивлена моим рифмоплетством, и смотрела на меня широко открытыми глазами. (Хеймдалл в это время был довольно далеко, так что беседовали мы tete-а-tete.)
— Я кончил, — промолвил я, чтобы пресечь воцарившуюся тишину.
— Я поняла. А ты всегда говоришь стихами? — наконец сказала она.
— Нет, только когда приходит вдохновение. А оно, по-моему, носит твое имя.
— Не подлизывайся. Не поможет. А насчет Черного Барса, кажется, он действительно должен будет появиться среди нас. На этот раз в образе человека.
— Он тоже наш? Я имею в виду, один из асов или ванов?
— Нет. Пока мы воевали в Скандинавии, он жил среди высочайших гор, что стоят на востоке в самом центре мира. В этих горах есть Шамбала — святое место, обиталище мудрецов. Одним из них и был наш Черный Барс. Так что пока мы тут сражались, он с философским спокойствием наблюдал за этим из Шамбалы.
— В общем, был гнусным наблюдателем, — вставил я.
— Вот-вот. Но потом разрыв Грани Миров коснулся и их. И теперь, надеюсь, он будет с нами.
— А тебе не кажется, что нам и вдвоем неплохо? — попытался изменить тему разговора я, но появившейся из-за деревьев Хеймдалл заставил оставить на время всякую надежду на продолжение этой темы.
Вечером мы опять собрались у стола и рассказывали друг другу разные истории, случившиеся с нами после того, как закрылась Грань Миров, и мы были вышвырнуты на Землю. Естественно, я расспросил Гуллвейг и о Леяре — ее кузене, также обладавшем незаурядной магической силой, и бывшем одним из организаторов той злополучной ночи. Он всегда испытывал к своей сестричке комплексное чувства зависти и вожделения, превратившееся со временем в навязчивую идею. Однако, как выяснилось позже, он явно не знал анекдота, где умирающий армянский католикос говорил: «Берегите евреев. Их перебьют за вас примутся». Так и случилось. С исчезновением из поля зрения Яги, козлом отпущения стал именно он. И вскоре Леяр вынужден был бежать из родного поселения. Что стало с ним дальше — не знал никто, хотя подсказывало Гуллвейг, что история с ним еще не окончена.