«Каково это, когда твой мир может разлететься на куски в любой момент? Какой должна быть любовь к тем, чьи мечты разбивались десятилетиями опустошающей войны? На что ещё можно положиться и получить безопасность?» Мой мозг пылал эти вопросами, пока я шла через каньоны и долины по пути дороги.
Потребовалось пятьдесят минут ходьбы посреди этой пыли красной дороги, чтобы добраться до места, где я связывалась с внешним миром, но была проделана только половина пути. Я не спешила. Я постоянно чувствовала, будто иду по местам фильмов Нэшэнал Джеографикс. Люди здесь действительно живут в глиняных домах с травяной крышей. Это не фотографические спецэффекты. Иногда чувствуешь себя просто сюрреалистично.
Я люблю прочувствовать вещи. И мне нравиться встречаться с людьми. Мне нравиться смотреть в их глаза и показывать им, насколько они достойны — достойны, чтобы остановиться. Иисус остановился для меня; я хочу останавливаться для них. Когда я шла, одна маленькая пожилая женщина в красивом с синими цветками платье подошла ко мне. Её перемотанная шарфом голова была наклонена будто она долго шла по тяжелой дороге. Она подошла ко мне и остановилась. Я остановилась тоже и протянула руку в приветствии: нужно правой рукой коснуться левого предплечья и медленно поклониться, тем самым выказывая уважение к том, кого приветствуешь.
«Как дела?», спросила я на моём ломаном арабском.
«Я больна», ответила она, слегка отстранившись от маленькой белой женщины с одной ногой и костылями, пытающейся говорить на арабском с ней.
«Где проблема?» спросила я.
Она показала на свою спину и живот и сказала, что у неё лихорадка. Я спросила можно ли мне помолиться за её исцеление. Это было более важно, чем моя электронная почта. Она разрешила, и мы помолились простой молитвой.
Молитва не была долгой. Она не была сложной. Это была простота, с которой ребёнок просит у любящих родителей какую‑то помощь. Она не закрывала глаза и не склоняла голову. Она пристально смотрела на меня всё время, что я молилась. Молитва с открытыми глазами. Её выражение лица не менялось. Она не подала и виду, что что‑то произошло.
Я спросила её, «Мама, как ты теперь?»
«Я в порядке», сказала она. «Боль ушла». Ни тебе спасибо, ни Иисусу, ни эмоций, ни какой мускул не дрогнул, выдав её перемены, за исключением того, что её походка стала лёгкой. Она и я пошли в разные направления.
«Что это было?», подумала я. Ответ не пришел.
И вот в лачужке, где был Интернет, связь была разочаровывающей. Диалап соединение будто бы застыло в воздухе. В течение только двух часов я смогла загрузить и послать почту. Мне было жарко, я была грязная, уставшая и полностью неспособная сделать даже и часть той работы, что ещё давила на меня.
Никакой удивительной почты не было в моём ящике. Никто не предложил двести тысяч долларов, чтобы решать наши неотложные нужды. Никто не завещал нам миллионное состояние своей бабушки. На самом деле даже, у меня вообще не было каких либо новостей о деньгах. Радость от исцеления женщины по дороге была раздавлена реальностью нужд, на которые не было видно ответа.
Я почувствовала как тяжесть всего этого стала придавливать меня, а ведь ещё были более 20 человек, которые искали помощи и ждали моего возвращения. Мне было очень тяжело. Я пошла домой в послеобеденной жаре. Было около трёх.
«Что Ты делаешь, дорогой Иисус? Что Ты делаешь? Ты действительно здесь? Мне нужно просто знать, что Ты здесь». Моя молитва была не вслух, но услышанной.
Малыш Эмма
Я пришла домой к нашей бамбуковой ограде и перехватила дыхание, чтобы приготовиться к встрече с ожидающими меня. К моему удивлению, впервые с тех пор как мы открыли двери на Рождество, толпа уменьшилась. Передо мной был только один посетитель.
Это был худощавый мужчина среднего возраста. Его плечи сгибались под невидимой ношей. Похоже, что ему было ещё хуже, чем мне. Я подошла к нему и представилась. Он стал рассказывать о своей дочери, которая умерла при родах несколько недель назад. Она родила маленького сына. С уходом матери, у его семьи не было возможности кормить малыша.
Эта история, которая повторяла себя бесчисленное количество раз. По некоторому мнению, южный Судан – второе по дороговизне место в мире. Да, вы прочитали правильно. Это – второе Токио. В столице южного Судана Джуба, маленькая глиняная лачуга может стоить две тысячи долларов. А кормить младенца детским питанием может стоить 200 долларов в месяц. Обычная зарплата, если человек по счастью имеет работу, половина от этой суммы.