Василиса после праздничных гуляний была особо тиха. С той встречи у горящего чучела ее постоянно преследовало чувство надвигающейся беды. Стоило закрыть глаза, как темные омуты князя Воронецкого тут же появлялись перед мысленным взором. Почему они преследовали ее, Вася и сама не могла сказать, но его образ неотступно следовал за ней.
Когда на следующий день, отлучившись ненадолго, Олег вернулся в уютную квартирку, Василиса встретила его встревоженным взглядом. Она прижалась к его груди, вдыхая тонкий аромат туалетной воды.
- Страшно мне, княжич, - зажмурив глаза, тихонько произнесла она. – Что-то худое скоро случится.
- Ну будет тебе, милая, – целуя в макушку, ласково ответил Львов. – Что худого может произойти. Смотри, что я тебе принес, - слегка отстранив от себя девушку, князь извлек из-под полы сюртука небольшой сверток.
- Что это? – взмахнув длинными ресницами, поинтересовалась знахарка, хотя внутри все вдруг сжалось.
- Это твоя новая жизнь, - по-мальчишески улыбнувшись, ответил Олег, разворачивая сверток и извлекая документ, дающий Василисе относительную независимость.
Вася долго смотрела на небольшую бумажку, исписанную убористым почерком, не зная как отнестись к ней. Всю свою сознательную жизнь, она совсем не задумывалась над тем, что ей понадобиться что-то подобное. Сейчас же держала в руках небольшую книжечку с полным описанием девушки, которой теперь являлась. «Филимонова Василиса Егоровна» - попробовала она на вкус свое новое имя. «Интересно, каким оно было на самом деле?» - вдруг пронеслась в голове неожиданная мысль. Бабка Аксинья никогда не говорила с ней на эту тему, лишь отмахиваясь рукой от назойливой девчушки, а Василиса и не стремилась узнать правду, словно нутром чувствуя, что она ей не понравится.
- Зачем она мне? – печально спросила знахарка.- Моя жизнь рядом с тобой, а для этого мне не нужен паспорт.
- Глупенькая, - только и смог выдохнуть Олег, прижимая к себе хрупкий девичий стан. – Если б ты только знала, как сильно я тебя люблю.
Они еще долго стояли молча, прижавшись друг к другу, слушая, как стучат в унисон их сердца. Василиса притихла, пытаясь унять разрастающуюся в груди тревогу.
Эти дни после масленицы были наполнены тихим счастьем. Олег ушел впервые после гуляний спустя два дня. Отпускать его не хотелось до дрожи в руках, но Василиса брала себя в руки, провожая князя до дверей, улыбаясь ему своей ласковой улыбкой. В ее жизни кроме этого мужчины и Федьки больше никого не было, но она не чувствовала в ней пустоты, только заполняющую сердце нежность, что отдавалась легким покалыванием в тонких пальчиках. Лишь только за Олегом закрывалась входная дверь, Вася неслась через все комнаты в свои покои, падая на колени перед образами. Она горячо молилась, прося у Бога, чтоб исчезло из ее души то чувство тревоги, охватывающее ее все чаще и чаще. «….пусть все плохое минует нас…» - Шептали ее губы. «Пусть все останется как есть». – Думала Василиса, поднимаясь с колен. Как же хотелось остановить это мгновение, этот день, эту минуту. Но время неумолимо бежало вперед.
В один из дней, когда Олег покинул ее, торопясь на производство, Василиса вдруг почувствовала странное чувство, разрастающееся в груди. Будто все тревоги мигом оставили ее. «Как странно на душе». – Думала знахарка, сидя за роялем и наигрываю новенькую мелодию, разученную накануне с Эрнестом Ивановичем. Делич с каждым днем все более смягчал свой строгий нрав, не сводя восторженных глаз с талантливой ученицы. Еще никто не постигал нотной грамоты так быстро, как эта рыжеволосая девица. И если раньше старый немец испытывал легкое недовольство, уделяя свое драгоценное время безродной знахарке, то сейчас он души не чаял в своей ученице. «Дитя мое, - говорил он восторженно, брызгая слюной и размахивая руками. – Ты рождена для музыки! Такой талант заслуживает признания!» Василиса только улыбалась смущенно. «Зачем ей слава?» – думала она про себя. Ей всего лишь хотелось простого счастья, чтоб коротать время в крепких руках, любуясь глубиной таких родных глаз.
Оставив инструмент, Василиса поднялась, в растерянности подойдя к окну. Возле парадного крыльца остановились сани, запряженные тройкой рысаков. Мужик, одетый в новенький кафтан громко выкрикнул: «Стой, родимые!», - и, соскочив на утоптанный снег, услужливо подал руку даме, сидящей в санях. Она неторопливо поднялась, вкладывая ладошку в грубую мужицкую руку, и спустилась на снег. Вася залюбовалась незнакомкой. Она была одета в салоп, расшитый золотыми нитями, создававшими по всему полотну причудливый узор. Отороченный роскошным песцом, он удивительно шел к ее чуть смугловатой коже. Красивая шляпка из того же песца, одетая кокетливо на бок, делала ее и без того миловидное лицо безупречно красивым. Девушка окинула надменным взглядом окна Василисиной квартирки, и сердце у знахарки испуганно затрепыхалось. Метнувшись вглубь комнаты, подальше от портьеры, за которой пряталась, разглядывая незнакомую даму, Вася прижала вмиг задрожавшие руки к груди. Стало трудно дышать, в предчувствии надвигающейся беды. И словно в подтверждение ее страхов раздался звук колокольчика, оповещавший о приходе гостьи. Василиса бросилась к небольшому коридорчику, желая перехватить Глашу и велеть той не открывать дверь, но опоздала, увидев, как проворная горничная уже распахнула ее. Побледнев, знахарка отступила вглубь комнаты, так и замерев в самом ее центре. Тяжелые портьеры, скрывающие дверной проем, колыхнулись, и в комнату ступила незнакомка. Вблизи она была еще прекраснее, морозец окрасил ее щеки легким румянцем, а возбуждение от предстоящего разговора осветило глаза особым блеском. Аромат дорогой туалетной воды заполнил небольшую гостиную.