Василиса еще долго сидела возле пылающего огня, совершенно не понимая, что делать ей дальше. Как принять то, что единственный мужчина, рядом с которым хотелось просто дышать, теперь недосягаем для нее. Брат! Какое ужасное слово. Она ненавидела его всей душой, одно звучание, которого, заставляло ее сердце заходиться в истерике.
Вскочив на ноги, Василиса заметалась по комнате. Как сможет она посмотреть ему теперь в глаза? Как осмелиться, стоять рядом, не имея возможности коснуться его? Слышать его голос и бороться с собственным чувством, понимая, что это смертный грех любить собственного брата. Это выше ее сил, она не сможет сделать этого, а потому ей лучше уйти. Уйти сейчас, пока волею случая, Олег не пришел к ней. Видимо судьба так распорядилась, давая ей шанс исчезнуть незаметно, под покровом ночи. Так будет лучше для них обоих. Она не сможет покинуть его по-другому, лишь стоит увидеть его глаза, как вся решительность пропадет и она забудет обо всех моралях.
Кинувшись к внушительному шкафу, Василиса извлекла на свет простое шерстяное платье, справиться с которым могла без посторонней помощи. Руки дрожали, не желая слушаться. Василиса нервничала, кусая губы, пытаясь сладить с мелкими пуговичками, но они словно назло, не желали ей поддаваться. Вася сама не заметила, как от отчаянья начала громко всхлипывать.
Глаша, не на шутку перепуганная визитом купчихи и тем, что стало после ее ухода с хозяйкой, отправила Митьку к молодому князю сразу после того, как уложила Василису в кровать. Вот и сейчас она то и дело бегала к входным дверям, лишь только стоило услышать возле них шорох, в надежде, что вернулся Митяй в сопровождении Олега Александровича. Однако возвращалась она, понурив голову. Барина так и не было, как в прочем и Митьки. Из-за дверей хозяйской спальни вдруг раздались приглушенные рыдания. Девка, замерла, чувствуя, как от жалости у самой начинают щипать глаза. Она нерешительно помялась, думая, стоит ли входить, но услышав еще и странный шорох, решительно толкнула дверь.
- Барышня, - запричитала она, увидев собиравшуюся в спешке Василису. – Куда это вы удумали на ночь глядя идти?
Вася вздрогнула от неожиданно раздавшегося голоса. Резко развернувшись, встретилась с испуганными глазами горничной.
- Глаша, уйти мне надо, - схватила Вася опешившую девку за руки. – Помоги мне, милая. Пока барин не пришел… не смогу потом я….
- Не пущу, - вдруг забасила Глафира, понимая, что князь с нее потом три шкуры спустит, позволь она знахарке уйти. Да и прийти он должен в скорости, она на это надеялась. – Хоть убейте меня, не пущу!
Василиса побледнела, отшатнувшись от служанки. Не ожидала она, что Глаша ей помочь откажется. Мысли заметались в голове, придумывая, как можно обмануть служанку.
Глафира, внимательно наблюдавшая за барышней, заметила, как заблестели и нервно забегали ее глаза, осматривая комнату. «Как бы лихорадки не было». – Тревожно подумала она. Перенервничала сегодня хозяйка совсем. Глаша тихонько подошла к знахарке, приобнимая ту ласково за плечи, чувствуя, как дрожат они под ее руками.
- Ну, буде, барышня, - тихонько промолвила девка. – Давайте я вам молочка принесу, а потом подумаем, что вам делать дальше.
Глафира осторожно довела Василису до кровати, помогла ей лечь и, укрыв одеялом, поспешила на кухню. Вернувшись назад с наполненным стаканом, Глаша озабоченно всплеснула руками. Василиса горела огнем, в бреду сметая простыни в тугой комок.
Олег допоздна засиделся на кожевенном производстве, изучая отчет управляющего. Что-то в расчетах было не так, и он озабоченно хмурил брови, пытаясь выискать слабое место. Однако мысли совершенно не шли в голову, не давая сосредоточиться на цифрах. Перед глазами стоял милый образ лесной колдуньи и ее глаза, наполненные тоской и тревогой. Как бы ни пытался успокоить он девушку, но сам неотступно чувствовал тревогу, что с каждым днем становилась все сильнее. Однако, в отличие от Василисы, он приписывал это волнение предстоящему разговору с Мариной, который продумывал последние несколько дней. Решение разорвать помолвку с вдовой он принял уже давно, лишь только хотел сделать это тихо, без скандала. Олег боялся не за себя. Он мог пережить любые неприятности и угрозы со стороны отца, но тонкий и ранимый нрав знахарки, не привыкший к светским скандалам, мог пострадать. Львов бы не смог простить себе этого.