– Лиза?! Лизка, это и в самом деле ты?! Лизка, я не сплю? Ты разговариваешь! – Лена яростно замахала рукой, привлекая внимание мужа.
В ответ на ее пантомиму Свешников хмыкнул, красноречиво намекая, что ее вопли привлекают не только его внимание, но и внимание половины подъезда.
А плевать! Ее блудная подруга наконец-то объявилась. Живая, невредимая, говорящая! Конечно, они переписывались. Конечно, она была в курсе основных перипетий в Лизиной судьбе. Но электронная переписка не шла ни в какое сравнение с настоящим человеческим разговором. И вообще, черт знает, кто писал эти электронные письма! А тут – вот она, Лиза! Счастье-то какое!
А она ведь уже начинала волноваться. Слишком уж долго отсутствовала лучшая подруга, слишком уж нереальной казалась ее история. Какие-то мошенники, потеря документов и денег, счастливое спасение и сам спаситель. О спасителе можно было бы написать и поподробнее: кто такой, чем занимается, чем дышит, как выглядит, наконец. Но в этом главном, на Ленкин взгляд, вопросе подруга была подозрительно немногословна. Это настораживало. А вдруг ее московский благодетель вовсе никакой не спаситель, а как раз наоборот? Вдруг он держит Лизу в заложницах, а сам от ее имени строчит электронные письма, чтобы близкие не волновались?
Лена попыталась рассказать о своих страхах мужу, но Свешников лишь рассмеялся, сказал, что она фантазерка и паникерша, а ее лучшая подружка – авантюристка. Это Тихомирова-то авантюристка?! Да поездка в Москву была ее первой и единственной авантюрой!
Не важно, главное, что Лиза окончательно нашлась. Главное, что она поправилась и скоро приедет домой. Вот только урегулирует кое-какие дела в милиции…
Стоп! Что это у нее за дела такие с правоохранительными органами дружественного государства? А может, Свешников прав и ее лучшая подруга и в самом деле авантюристка?
– Лизка, какая прокуратура? Езжай домой немедленно! – заорала она в трубку и погрозила кулаком ухмыляющемуся Свешникову. – У тебя здесь, между прочим, лучшая подруга на сносях!
Тут она, конечно, погорячилась. Беременности всего-то восемнадцать недель, до «сносей» еще ой как далеко. Ерунда, главное – достучаться до упрямой Лизы. Взяла, понимаешь, моду на чужбине в криминальные истории влипать! И опять же о спасителе и благодетеле – ни слова. Ох, неспроста все это…
В общем, разговор с подругой получился сумбурным и малоинформативным. Одно хорошо – Лиза жива и здорова и звонить обещается регулярно.
– Свешников, – Лена положила трубку, просительно посмотрела на мужа, – а давай к Лизе съездим? Что-то на душе неспокойно. Недоговаривает она чего-то.
Свешников поднялся с дивана, обнял ее за расплывшуюся талию:
– Лен, ну куда мы поедем? На деревню к бабушке?
– Почему сразу на деревню к бабушке? – обиделась она. – Во-первых, Москва – это тебе не деревня, а во-вторых, Легостаев – не бабушка.
– И что с того? Заявимся мы к этому Легостаеву – здрасьте, а мы к Лизавете Тихомировой в гости приехали. То-то он обрадуется таким гостям!
– Совсем не обязательно к нему в гости заваливаться, можно встретиться с Лизой на нейтральной территории. На Красной площади, например. Свешников, – она поцеловала мужа в кончик носа, – твоя жена никогда не была на Красной площади! Ну, не хочешь вести меня к Лизе, отвези на экскурсию.
Свешников задумался, и Лена поняла, что лед тронулся.
– Я смогу только через две недели, – сказал он наконец. – У меня ж городская олимпиада на носу, сама должна понимать.
Лена понимала, для Свешникова олимпиада – это святое. Значит, придется ждать две недели. Ну ничего, пока можно с Лизой переписываться и перезваниваться. Плохо только, что подруга не оставила ей номер телефона своего Легостаева. Тогда не пришлось бы ждать милости от природы…
Рана заживала быстро, как на собаке – так, не слишком-то поэтично, но зато очень точно выразился ее лечащий врач. К завтрашнему дню Лизу готовили к выписке. Она ждала и одновременно боялась этого дня. Ждала, потому что устала болеть и больничная палата надоела ей хуже горькой редьки. Да и перед Анной, взвалившей на свои плечи обязательства по обеспечению болезной человеческим питанием, ей было неловко. И перед ее мужем неудобно. Вовка – по-другому его не называли ни жена, ни Легостаев – взял над Лизой негласное шефство. Ежедневно осматривал ее «боевые раны», рассказывал свежие анекдоты.
О ней заботились, ее поддерживали. Даже следователь прокуратуры оказался довольно приятным мужчиной. Каверзных вопросов не задавал, относился к ней по-человечески, вернул паспорт, обещал скорое разрешение всех ее проблем. Она могла бы считать себя счастливым человеком, если бы не Легостаев.