Себастьян рассмеялся над этим.
– Я британец. По крайней мере им был. Не знаю, как возможно не прожить там сотню лет.
Мина улыбнулась.
– А твой акцент пропал.
– А теперь, мам? – сказал он, переходя на преувеличенный английский акцент. – Да чтоб мне провалиться, ты права.
Он звучал, как Артфул Доджер[3] в плохом исполнении.
Мина рассмеялась, а улыбка Себастьяна увяла.
– У тебя милый смех, – его палец прошелся по ее губам. – Ты должна так делать чаще.
Мина тоже перестала улыбаться, и ее взгляд переместился на губы Себастьяна.
Он снова наклонился к ней с тем же напряженным выражением лица. Будто она была важна для него.
Будто сами по себе, ее губы раскрылись в ожидании. Но когда его губы почти коснулись ее, он отодвинулся, убрав руку с ее щеки.
– Хммм, – Себастьян нахмурился, будто пытаясь вспомнить то, о чем забыл. – Ах да, я вырос в Англии, в основном в нашем поместье в Дербишире. Но во время сезона мы выезжали в Лондон. Там у нас тоже был дом. И все еще есть. Хотя и не тот же.
Мина подавила странное чувство неудовлетворенности в своем животе, заинтригованная тем, что он сказал.
– Ты, наверное, старый.
Себастьян улыбнулся ее вопросу.
– А что? Я выгляжу старым?
Жар прилил к ее обычно холодной коже, и она посмотрела вниз, поправляя свою рубашку.
– Ты же знаешь, что нет.
Он улыбнулся еще шире, и она знала, что ему приятно ее смущение и почти-комплимент, ведь в конце концов он был вампиром. Мина быстро глянула на него. Он выглядел лучше, чем любой из вампиров, которых она видела. И, конечно же, он это знал.
– Мне двести десять лет. Я родился в 1796.
Ее глаза расширились.
– Ты жил в Эпоху Регентства, – пробормотала она.
Она знала многих вампиров из Сообщества, которые были гораздо старше, но она нашла очаровательной встречу с человеком, который жил в столь любимую ей эпоху.
– Твоя любимая, – улыбнулся Себастьян. Мина собралась спросить, откуда он знает, но затем вспомнила, что он осматривал ее квартиру. У нее было столько книг из этой эпохи, и он должно быть видел их. Эта идея заставила ее нервничать. Как будто он знал о ней столько личного, а она о нем ничего.
– Однажды я встречал Джейн Остин. На вечеринке в Челтенхэм.
Мина ахнула, беспокойство было забыто.
– Правда? И как это было?
Его идеальные брови нахмурились, будто он пытался вспомнить. Как он мог забыть нечто столь
монументальное?
– Насколько я помню, вечеринка была унылой. Плохой пунш.
Не успев осознать, что делает, Мина шлепнула его по ноге.
– Да не вечеринка. Джейн Остин!
Себастьян рассмеялся, и она поняла, что он сразу знал, о чем она спрашивала.
– Она была интересной, старше, чем я. Почти сорок. Гораздо интереснее, чем другие женщины, присутствовавшие там. Очень восприимчивая и забавная. И лихо отплясывала кадриль.
Мина уставилась на него. Она представила его в бальной комнате, сжимающего Джейн Остин в объятиях, разговаривающего и смеющегося.
Неожиданно она почувствовала ревность и не была уверена, то ли из-за того, что он встречался и разговаривал с Джейн, то ли от того, что Джейн встречала его в пышные времена Регенства, танцевала с ним и наслаждалась его вниманием.
Мина отвернулась от него и снова уставилась на юбку. Он делал с Джейн что-то большее, чем разговоры и танцы? Даже не смотря на правила времени и разницу в возрасте, смогла ли Джейн сказать ему нет? Не думала ли она, что встретила воплощение своего Мистера Дарси? Нет, нет, ее Мистера Викхэма – милого и кокетливого, но все равно опасного.
– Расскажи мне о себе. По нашим стандартам ты дитя.
Мина нахмурилась. Она предполагала, что так оно и есть, но все равно чувствовала себя древней.
– Ты всегда жила в Нью-Йорке?
Она кивнула.
– Да, большую часть своей жизни. Мой отец был основателем Вейс Стил.
Золотые глаза Себастьяна расширились.
– Ух ты, один из индустриальных магнатов Золотого Века.
Она кивнула. Золотой век. Она всегда находила это забавным. Может – Золотая клетка. Хотя ей нужно было оставаться в своей клетке, так? Ведь есть и похуже, чем золотые. Гораздо, гораздо хуже.
– Ты, наверное, пересекалась с богачами и знаменитостями своего времени.
Она пожала плечами.
– Никого интересного вроде Мисс Остин.
– И как так вышло, что женщина – наследница одного из самых больших состояний в США, живет в крошечной квартирке на Ист Энд? Уверен, что ты могла что-нибудь сделать, чтобы получить деньги.
Мина перебирала складки своей юбки. Она не хотела говорить о своей семье, или почему она живет на скромную сумму, которую унаследовала, когда ей исполнилось двадцать один, которую смогла сохранить с помощью инвестиций. Ну, скромная по сравнению с биллионами, которые зарабатывала компания отца.
– Прости, – сказал Себастьян, когда понял, что она лишь собирается пристально разглядывать рисунки на своей юбке. – Наверное, нам следует вернуться к тому, зачем мы здесь.
Мина кивнула, все еще не зная, зачем они действительно сюда пришли. Но все лучше, чем говорить о семье, которая предала ее.
Себастьян оглядел комнату и остановил взгляд на пожилой паре, стоящей недалеко от них.
Он указал на нее.
– Сосредоточься на них.
Мина так и сделала, сосредоточилась на их эмоциях: возбуждение, радость и легкая нервозность.
– Чувствуешь их?
Она кивнула. Мимо пары прошли несколько пассажиров и их эмоции перемешались, стало тяжело сосредоточиться. Людей было меньше, чем на Таймс Сквере, но они все равно мешали.
– Сосредоточься, – сказал Себастьян, пугая своей способностью чувствовать то, о чем она думала.
– Все стало запутаннее, – признала она, когда мимо пронеслась группа взволнованных и напряженных людей.
– Используй свой якорь. Сосредоточься на чем-то, пока не вернешь контроль.
Мина сильнее прижала ногу к Себастьяну, сосредоточившись на ощущении его рядом. Она разбирала эмоции, как запутавшиеся цепочки, пока каждая из них не стала отдельной изящной цепью.
Она засмеялась слегка удивленно.
– Сработало.
– Молодец, – сказал Себастьян, по-настоящему радуясь за нее. – Теперь ты можешь различать эмоции? Отделять одну от другой?
– Да, – сказала она, удивленная тем, что ощущает каждую эмоцию хрустально чисто, сильно и различно от других. Обычно человеческие эмоции накрывали ее как шум и не отличались друг от друга. Даже вчера ночью эмоции были милыми и терпимыми, но это было, как слушать симфонию. Теперь это как слушать скрипку, а затем флейту.
– Мужчина, – сказала она, – тревожится больше, чем женщина.
Себастьян радостно посмотрел на нее.
– Да.
– А женщина радостно возбуждена.
– Да – Себастьян ждал, что она продолжит.
Мина широко улыбнулась.
– Как я это делаю?
Себастьян уставился на нее, эта великолепная улыбка дезориентировала его так же, как эмоции Мину. Обычный изгиб рта, но это самое трепетное, что он видел когда-либо.
– Ты учишься контролировать свою естественную способность блокировать эмоции и фокусироваться на одной вещи за раз. Скоро ты сможешь вообще отключать их, если захочешь.
Мина оглянулась на пожилую пару, затем засмеялась. Этот ее тихий смешок.
– Теперь, когда они не ошеломляют меня, я не хочу их блокировать.
– Это может быть весело, – ответил Себастьян, фокусируясь на ней. На ее счастье. Ее гордости.
– Немного похоже, будто я подслушиваю? – спросила Мина, чувствуя легкую вину.
Себастьян пожал плечами.
– Может, немного, но мы же не можем читать их мысли, несмотря на то, что Голливуд хочет внушить массам.
Мина повернулась к Себастьяну. Она думала об этом. Казалось, он читал ее мысли, и она хотела бы прочитать и его в этот момент. Она не могла даже считать его эмоции.
– Почему я не могу читать твои эмоции? – спросила она, осознав, что никогда не ощущала его чувств, кроме как нормальными способами. Выражение лица, тон голоса.