Нет. Все было не так.
Эту версию нам всем внушили — это то, что было в его признании (наркотики, его кабинет, диван, стена, постер, которого никто не помнит), но меня это не устраивало. Режиссер, живший у меня в голове, хотел забраковать это и отпустить актеров по домам.
Омар был таким человеком, который замечал напряжение у тебя в плечах раньше, чем ты успевал его ощутить — он бы не стал копить в себе гнев, пока бы тот не взорвался.
Так что, возможно… возможно, в этом замешан кто-то еще. Может, у Омара был злой друг с неустойчивым темпераментом. И Омар решил в итоге взять на себя вину за них обоих.
Возможно, Омар принимал наркотики, вызывавшие галлюцинации.
Мне пришлось остановиться на формулировке: что-то случилось. Потому что с этим не поспоришь. Потому что другого объяснения не было. Потому что той ночью больше никого не было в спортзале. Случилось что-то очень плохое, и Омар не смог никого позвать на помощь.
Талия все еще дышит. Он достаточно квалифицирован, чтобы понять, что он наделал, несмотря на свое состояние, как и то, что она может выжить. Но если она выживет, ему крышка.
Он выглядывает в коридор, перекидывает Талию через плечо и проходит с ней двадцать шесть футов до бассейна.
Он раздевает ее на настиле у бассейна, словно тряпичную куклу, и засовывает в запасной купальник из шкафа со снаряжением. Он вспоминает, как одевал младшего брата, но отгоняет эту мысль. Талия дышит прерывисто, но ровно. Он скатывает ее в воду и, только когда она погружается, замечает кровь на цементном полу. Значит, скорее всего, кровь осталась и у него на стене, и на полу в коридоре. Ее темные кудри скрывали рану.
Омар хватает сачок и удерживает ручкой Талию в нескольких дюймах под водой. Она не сопротивляется. Он сказал это в признании, и эта подробность всегда меня поражала: мысль о том, что кого-то настолько живого можно убить — так мягко, так медленно — сачком для бассейна.
Омар пытается прикинуть, кто видел их вместе, кто может знать. Он не сможет отрицать, что был в спортзале: он весь вечер делал звонки со своего телефона. Ему нужно будет сказать, что он ничего не видел, ничего не слышал. (Но почему же, когда его стали допрашивать, он сказал, что его дверь была открыта?)
Он ждет десять минут — дольше, чем любой человек проживет без воздуха. К его удивлению, она чуть погружается. Ее ступни чуть ниже головы, но все так или иначе под водой. Он складывает ее одежду и кладет на скамейку. Он знает, где уборщик хранит отбеливатель промышленного класса, и идет в кладовку, берет бутылку рукавом рубашки и поливает кровавый след возле бассейна. Он смотрит, как шипит белая жидкость. Трет забытым полотенцем, и проходит немало времени, прежде чем розоватое пятно полностью исчезает. Он включает на секунду свет, убедиться. Тот же самый отбеливатель и то же самое полотенце он использует, чтобы вытереть капли крови с кафеля в коридоре. Ему повезло: у него в кабинете кровь видна только на постере про искусственное дыхание. И все равно, даже после того, как он сдирает его, складывает и убирает в рюкзак, он трет стену. Отбеливатель он ставит обратно в чулан. Для этого ему приходится вернуться в бассейн, где Талия болтается под водой.
Дурман слегка прошел, и теперь ему труднее смотреть на нее. От запаха хлорки его начинает подташнивать, и меньше всего он хочет, чтобы его здесь вырвало. Вода колышет ее тело. Руки колышутся, голова трется о канат. Она достаточно близко к краю бассейна, чтобы он смог ухватить ее за волосы и притянуть к себе. Он накручивает прядь на палец и думает, о боже, что же он наделал, ведь такая прекрасная девушка… Он все портит. Ломает вещи. Развалил свой брак. Всегда так было, и он ненавидит себя, потому что он все тот же мальчишка, который когда-то разбил бабушкину хрустальную птичку. Посмотрите на него. Посмотрите на нее. Он наматывает ее волосы на канат, и у него намокает рукав. Он обматывает их пять, шесть, семь раз, чтобы закрепить ее на месте, не дать ей… что? Он и сам не знает.