На втором курсе нарисовалась Карлотта Френч, изгнанница из женской школы в Вирджинии, и объявила нас с Фрэн своими новыми лучшими подругами, чему мы весьма обрадовались, поскольку Карлотта была круче любой из нас. Карлотта носила браслеты на щиколотках и не носила лифчика. Когда она играла на гитаре, сидя на одеяле под деревьями, мальчишки, бросавшие фрисби, которых в теории интересовали только безупречные девушки, словно с рекламы шампуней, придвигались все ближе и ближе и в конце концов растягивались перед ней на животах и заводили разговоры. Она их считала шутами гороховыми. Она пела «Рианнон» для «Причуд» в такой неземной манере, что мне хотелось быть ею. Ее песочные волосы торчали во все стороны. Она была тощей как щепка, но я не ненавидела ее за это. Казалось, что она такой произросла из земли, а не вылепила себя по журнальным образцам.
Той зимой Фрэн достала прошлогодний альбом «Драконьих сказок» и показала Карлотте, как я одевалась на первом курсе, и Карлотта издала свой самый жабий смешок. «Тебя похитила секта? Типа… если бы „Джей-Си-Пенни“ [30] был сектой!» И я смогла рассмеяться вместе с ней, радуясь тому, что она увидела в девушке на фото фальшивую меня, ту меня, которую занесло куда-то не туда.
Но большинство людей той осенью восприняли мое преображение с тревогой.
Карен Кинг, увидев меня в первый день, сказала: «О боже, значит, ты уходишь из команды?»
Бедная миссис Шилдс так и сяк пыталась выяснить, все ли со мной в порядке. Однажды утром перед тренировкой, когда мы ждали у спортзала «Фургон дракона», она начала расспрашивать о моем лете, но не прошло и двух минут, как она стала сыпать контактами: людьми, с которыми я могла бы поговорить, встречами, на которые я могла бы сходить. Я в ответ бормотала что-то маловразумительное, не понимая, что излучаю травму. Разумеется, так оно и было — я была травмирована и, вероятно, подсознательно хотела это подчеркнуть. Но поскольку остальным эта травма стала заметна только сейчас, они решили, что со мной что-то случилось тем летом. Стали шептаться, что я открыла для себя наркотики или ведьмовство. В любой государственной старшей школе в Америке 1990-х я бы точно вписалась в какую-нибудь тусовку. Но в Грэнби, краю Ральфа Лорена и калош, во мне видели что-то нездоровое, и они были по-своему правы. Но то, как криво они это объясняли, — героин! оккультизм! суицид! — вызывало у меня только усмешку.
Я училась на третьем курсе, когда застрелился Курт Кобейн и Clover Music стала продавать фото его предсмертной записки. Это был ксерокс ксерокса, почерк Курта по краям страницы расплывался. Страницы были двусторонними, и я купила два экземпляра, чтобы приклеить все это скотчем над своей кроватью, каждой страницей наружу.
Как-то раз я шла по коридору из ванной к себе в комнату и услышала через дверь, как Рэйчел обкуренным голосом читает эту записку Бет и Талии.
Талия сказала: «Думаю, это мило. Он был ее героем».
Бет сказала: «Ты сейчас так говоришь, но подожди, пока войдешь, а она тут висит в петле».
Сдавленный смех оборвался, когда я открыла дверь.
Так или иначе, для подруг Талии я была девушкой, с которой что-то случилось тем летом, — или, в лучшем случае, девушкой, играющей разные роли, и все не те. Но для Талии я была собой, все той же. Аккуратной и внимательной соседкой, ни разу не крутой, но во всяком случае не крадущей ее лифчики.
И еще я была той, которая знала все о вас.
Это я ей сказала, что ваша любимая газировка «Ар-Си-Кола». Просто потому, что когда-то вы нашли шесть банок в холодильнике в гримерке и заявили, что терпеть их не можете. С тех пор вы пытались от них избавиться, день за днем предлагая мне очередную банку, пока я наконец не стала принимать их и прятать неоткрытыми где-нибудь у вас в кабинете. Если Талия приносила вам «Ар-Си-Колу», вы должны были знать, что это привет от меня.
[30] «Джей-Си-Пенни» (англ. JCPenney) — одно из крупнейших американских предприятий розничной торговли, сеть универмагов и производитель одежды и обуви под различными торговыми марками.