Рождественская елка все еще стояла, и после того как я обняла его мам, Джейкоб повел меня восхищаться елочными украшениями — крупными старомодными цветными лампочками и редкими игрушками времен детства Фрэн и Энн: раскрашенной конурой Снупи, серебряной чашечкой с именем Энн, вязаной совой. И одним очевидно недавним добавлением — анимешной фигуркой с кружевным воротничком.
Джейкобу, которого я помнила краснощеким младенцем с коликами, было уже почти пять, и у него теперь был двухлетний братик, которого до этого я видела только онлайн, упрямо возивший свои поезда по моей ноге, пока Энн не увлекла мальчиков «Щенячьим патрулем» на айпаде. Энн приготовила нам вегетарианские тако. Я съела больше обычного просто потому, что Фрэн вечно переживала, что я недоедаю. Фрэн смешала графин «Маргариты», и мы слушали Боба Марли, который хоть и не очень сочетался с нашей едой, но тоже был из теплых краев. Фрэн не давало покоя, что я прилетела из Эл-Эй, когда здесь настали самые холода.
— Ты будешь обижаться на меня, — сказала она. — Я стану виноватой лужей.
Я сказала:
— Замерзшей виноватой лужей. Таким маленьким виноватым катком.
Энн спросила, не нужно ли мне дополнительных носков, дополнительных одеял, дополнительных чего угодно.
— Может, пару свитеров? — сказала я. — Я забыла, что бывает холодно в доме.
Энн метнулась куда-то и вернулась с целым бумажным пакетом свитеров, толстовок и парой пижамных штанов Грэнби в зеленую с золотом клетку.
У Фрэн был отпуск на весь миниместр; три года подряд она преподавала Вьетнамскую войну, а теперь настала ее очередь для «профессионального роста», то есть она собиралась читать книги, отвечать на письма и выпивать со мной.
— Нам не обязательно зависать каждый вечер, — сказала она, — но, если ты не здесь, у меня такое ощущение, что ты сидишь в этом номере для гостей, смотришь унылую гетеросексуальную порнуху и думаешь о работе.
Фрэн дежурила в общежитии по средам, но сказала:
— Каждый второй вечер будем тусить как в девяносто пятом.
— С «Зимой» [5] и эко-печеньями?
— Я думала о «Сасси» [6] и тепловатом «Натти-лайт» [7].
Я сказала:
— Мне надо будет проверять домашки.
Но Фрэн понимала, что уговаривать меня не нужно.
— Как минимум каждый второй. А в пятницу будет вечеринка, ты должна прийти. Все хотят с тобой познакомиться. Мы называем это полумини — ну, потому что в середине миниместра.
— Напрашивается игра слов, — сказала Энн.
Энн была блондинкой с длинными вьющимися волосами и атлетичной фигурой, так что Фрэн рядом с ней казалась коренастой. Осенью Энн занималась бегом по пересеченной местности, а весной — просто бегом, и была для Фрэн, можно сказать, идеальным сочетанием внимательной публики, верного партнера и менеджера. Если вам нужна идея для вечеринки, у Фрэн их двадцать. Если вам нужно, чтобы кто-нибудь заказал пиццу, купил лед и прибрался в гостиной, пока Фрэн составляет плейлист, то это Энн. Они познакомились в Грэнби: Энн начала работать в приемной комиссии, а у Фрэн в то время был краткий период жизни за пределами школы-интерната. Когда Фрэн вернулась, они стали дружить, не обращая внимания на подколки коллег, и сошлись на том, что сейчас уже никого не встретишь. А затем однажды отправились вдвоем в Бостон на длинные выходные и вернулись счастливой парой.
И вот Энн уже отправляет мальчиков спать и говорит им, что они могут не ходить в ванную, если будут вести себя тихо, а Фрэн тем временем наклонилась ко мне через стол и сказала, словно мы только и ждали, пока ее жена выйдет из комнаты:
— Рассказывай все.
Она имела в виду все про Джерома, потому что я упомянула, когда мы переписывались несколькими неделями ранее, что Джером съехал и живет по соседству. И теперь Фрэн нужно было знать, как все обстоит, а также почему я до сих пор не рассказала ей этого.
— Мы все еще женаты, — сказала я. — Просто это не то, что понимали под супружеской жизнью наши бабушки.
Это случилось так медленно, что было бы нелепо объявлять об этом в соцсетях и писать старым подругам-друзьям.
— У нас был трудный период, — сказала я, не уточнив, что с тех пор прошло два года, тогда детям было пять и три, и их громкая неугомонность добавляла стресса. Мы дошли до точки, где все, что я говорила Джерому, было неправильно или неправильным голосом. А все, что говорил мне он, было еще хуже. У нас медленно нарастала аллергия друг на друга, и в итоге нам пришлось признать, что каждый из нас прикован к человеку, которого тошнит от одного нашего вида. — И примерно тогда же, — сказала я ей, — мама Джерома отправилась в хоспис. Она жила в другой половине нашего дуплекса, так что он переехал туда.