Осмотрели площадку, еще раз путь до нее, еще раз кусты, потом пространство вокруг каркасов, и скоро нашли на огромной ржавой жестянке два фрагмента следов тех же, похоже, галош. Уже на самом углу каркасов, засыпанном землей. Тут же огромная вышка ЛЭП, нерабочая, без проводов, с нее, возможно, и спикировала ржавая жестянка. А рядом с ЛЭП фонарь на невысоком нестандартном столбе. Как на плакате: два разновеликих члена одной дружной электрической семьи: дедушка (бабушка ржавая!) и внучок.
Человек в испачканной цементом обуви вышел после покушения сюда.
Дальше на асфальте, впрочем, следов не было, а рядом начинался длинный газон.
— Мог вытереть, — сказал Кравцов и стал всматриваться в траву. На траве не видно ничего. Но на ней пошаркал ногами — пыль и размазалась вся, ушла.
Митяй по-прежнему болтался неподалеку, Покровский попросил его поболтать с окрестными пацанами, может что кто слышал. Тот просиял:
— Так точно, товарищ следователь!
— Старший инспектор.
— Так точно, товарищ старший инспектор! Первая смена закончилась, все, кто из школы, гуляют как раз! Разрешите исполнять?
— Действуй!
Два часа уже на объекте, можно и кофе. Разыскали хмурого майора, вместе пошли в кафе «Сокол» тут же, на краю парка. Футуристическое строение с огромным диском-козырьком, эдакая летающая тарелка на фоне простецкого серого здания протезного завода. Гордая внешность «Сокола», впрочем, оказалась обманчивой, внутри все обыденно: столики с разводами, заветренные бутерброды с сыром в витрине, из горячей пищи сосиски — кипят в баке за спиной буфетчицы.
Контингент пестрый: и чистые граждане пришли на обеденный перерыв, и местные обшарпанные товарищи сидят с пивом, косятся на милиционеров. Покровский в какой-то момент взял да сказал громко: «Граждане и товарищи, если кто-то хочет что-нибудь нам рассказать, не стесняйтесь, подсаживайтесь. Или потом нас у каркасов найдите, мы еще здесь». В кафе на некоторое время стало совсем тихо, но через минуту-другую возобновился осторожный гул.
Кофе, кстати, неплохой. Покровский взял с коньяком. Налили ему щедро, явно больше анонсированных двадцати грамм. Хмурый майор глянул с завистью, даже подкрякнул, но все же сказал:
— Я не раньше восемнадцати ноль-ноль. Как после Нового года дал зарок, так держу…
Втянул, однако, глубоко ноздрями воздух, словно коньячные флюиды из чашки Покровского подманивал. И ведь подействовало — порозовел, оттаял, заговорил свойским голосом… Сообщил, что прозывается Михаилом Никифоровичем, хотя при первой встрече лишь фамилию невнятно процедил. Удивительно, что даже через воздух может сработать ничтожная молекула алкоголя.
Лопнувший мешок с цементом нашли на улице Острякова, и следы галош видны возле мешка. Получается, злоумышленник пришел по той же улице, что и бабушки.
— Живет, возможно, где-то в той стороне, — предположил майор.
— Если следы заметаешь, можно и круг дать, — сказал Покровский.
— А пойти потом он от вышки ЛЭП мог, в общем, в любую сторону, — сказал Кравцов.
— Я бы на его месте убег все же к Песчаным, — сказал майор. — И сразу прочь от каркасов, и народу там поменьше, чем на Ленинградке.
Уже опросили и охрану аэродрома, который располагался совсем близко, и сторожа маленькой овощебазы, и жителей маленького частного сектора, зажатого между базой и аэродромом (сохранилось несколько бараков, выстроенных некогда для сотрудников одного из авиационных КБ), и коллег из милицейской конюшни на Викторенко, и постовой патруль, дежуривший как раз до полуночи, и вредного консьержа дома физиков-ядерщиков, который, пока не рыкнули, заявлял, что на вопросы МВД ему отвечать запрещено, так как дом подчиняется КГБ.
Рассказывал майор скупо, но четко, было понятно, что и район человек знает, и работу любит, первое неприятное впечатление о коллеге оказалось ложным, это хорошо, но…
— Но кого искали? — недоуменно спросил Покровский. — Примет-то нет.
— Приказ был исполнять срочно! Спрашивали, кто что слышал.
Буфетчица, до этого не покидавшая своей боевой точки, вдруг шагнула из-за стойки к их столику, поставила перед Михаилом Никифоровичем чашку — Покровский и не сразу понял, что с коньяком, — а Михаил Никифорович все не менее ста грамм в себя стремительно перелил.
Ловко.
— И что? И ничего! — сказал Михаил Никифорович с некоторым избыточным неожиданно проснувшимся артистизмом. — Одинокого мужчины сомнительного вида и подозрительного поведения никто не зафиксировал.