— Вот фес! Самый лучший, самый красивый фес! Эй, оглан, эй, джан[12], купи для своей любимой. Сто лет любить будет, сто лет не забудет!
Еще дальше на палках, поставленных в виде треножника, висит примитивный кантар[13]. На одной чашке весов баранья тушка, на другой — камни.
— Баранина-а-а, баранина-а-а! — зазывает мясник. — Десять таньга один батман. Батман — всего десять таньга!
Еще дальше, прикрываясь от солнца небольшим тентом, натянутым на пики, стоит длинноногий фряг. Перед ним столик. На столике драгоценные камни. Этот не расхваливает свой товар. На татарском языке не может, на итальянском — бесполезно. Поэтому он, бесконечно улыбаясь, на разные лады произносит всего два слова:
— Ля белецца! Зюберджет![14]
Под длинными навесами продается золотая, серебряная и медная посуда. Чеканные гугумы, серебряные рукомойники, саны, чанахи, вазы, чаши своим блеском ослепляют глаза. Слышен звон монет, споры, хлопанье ладош в знак совершенной сделки.
Осмотрев базар, консул спросил Алима:
— Может, мои глаза плохо видят? Я почему-то не заметил здесь живого товара.
— Живой товар — особый товар. И торговая дань на него особая. Четыре дня под одной луной разрешаем мы покупать этот товар. Через два дня, если аллах продлит нашу жизнь до того времени, мы можем показать торговлю рабами. А сейчас достойного гостя ждет хамам[15], еда, отдых и красивые девушки.
ДЖАНЫ-БЕК — ПОСОЛ ХАНА
Утро следующего дня, как и всякое другое, пришло в обширную крепость бок о бок с шумом. Вместе с розовыми лучами зари над крышами домов понеслись протяжные голоса муэдзинов[16]. В разных концах города с балконов высоких минаретов распевали они свои молитвы, простирая руки к востоку. Открылись окна и двери всех лавчонок. Совершив утренний намаз, лавочники начали громкими криками зазывать покупателей. Далеко по улицам разнеслись заунывные голоса телялов[17]. Вот один из них едет на ишаке по извилистой грязной улочке. Задрав седую бороду кверху, он крикливо повторяет одно и то же:
— О, правоверные обитатели Карасубазара, города, благословенного аллахом и его пророком. По истечении двух дней ваши дома посетят джааби[18] Халиля. Будьте готовы вручить десятую часть своих доходов как завещанную аллаху долю. Знайте, о жители, что еще через два дня будут в ваших домах слуги кадия[19], и тогда падет проклятье аллаха на головы тех, кто вовремя не отдаст яшур бея.
Еще не утих голос теляла, а в лавчонках и дворах началась брань. Не прошло и месяца, как по дворам прошли джааби хана, взяв десятую долю доходов. Трудно приходится правоверным, когда сидят они дома, не выезжают с беем на войну. Правоверные могли бы терпеть ханских сборщиков налогов — они бывают редко. Но как жить, если, кроме них, есть еще джааби великого бея.
Кто-то заметил по этому поводу: «Бедный телял не успеет разнести по городу весть об одной подати, как нужно кричать о другой».
И как бы в подтверждение этого на улице снова раздался крик. Высоким голосом другой телял вещал:
— Имеющие уши да слышат о счастье, дарованном нам аллахом. Посол великого хана осчастливил нас своим прибытием. Сегодня правоверные встречают великого посла около крепости Таш. Знайте, о жители, кто не захочет отдать дань уважения послу, тот ответит перед аллахом за непочтение к великому хану. Имеющий уши да слышит…
Когда солнце поднялось на уровень главного минарета мечети Хаджису, к крепости Таш-хан стал стекаться народ. Пестрая, шумная толпа заполнила базарную площадь. Вдруг многотысячный глухой шум голосов перекрыл резкий пронзительный выкрик:
— На колени! Посол великого хана.
Правоверные, все как один, повалились на пыльную землю.
На дороге, ведущей к северным воротам, показались всадники. Впереди на высокой белой лошади ехал посол хана Джаны-Бек. За ним медленно двигались две сотни конных аскеров.
Джаны-Бек резко отличался от других не только надменной и гордой посадкой, но и одеянием. Воины посла были одеты в кольчуги. Джаны-Бек — в широкий шелковый халат, отороченный по краям желтой парчой. По правую сторону висел золоченый колчан со стрелами, слева — тяжелый ятаган в резных ножнах. На голове посла, гордо откинутой назад, красовался высокий шлем с двумя султанчиками из конских волос — знаками могучего сераскира. Как только посол проезжал, правоверные вставали с колен и возносили хвалу великому хану и его послу. Джаны-Бек был доволен такой торжественной встречей.