- Да ты сластёна! - не ожидая от себя такой панибратской реакции, сказала Лёка, поняв, чтó так заинтересовало медведя: почти у воды стоял туесок с малиной.
Подойдя к нему, мишка издал звук, который она вполне могла бы оценить как радостное рычание, сунулся мордой с одной стороны, вобрал в себя порцию благоухающего лакомства, смачно зачавкал, порыкивая. Потом так же объел туесок с другой стороны. В сообразительности ему отказать было нельзя - приподняв туесок лапами, вытряхнул остатки себе в пасть, смахнув языком и те ягоды, что упали на галечник.
Лёка зачарованно наблюдала за этой сценой. Позже она, вспоминая произошедшее, уверяла сама себя, что будто бы даже улыбалась в тот миг... Медведь, отбросив туесок, направился прямо к ней. Она не закрыла глаза, только наклонила ниже голову. Приблизившись, косолапый с силой понюхал воздух, а затем... лизнул её склонённую голову, где-то в области виска, несильно толкнув носом.
Нет, похоже, что чувства и эмоции внутри всё-таки остались. После того, как хозяин тайги неторопливо удалился в свои владения, она, потрясённая, запела. Не словами, а мелодией, взявшейся из ниоткуда, пришедшей непонятно с какой стороны окружавшей её тайги, мелодией трепетно-тревожной, терпкой, мелодией её добровольного одиночества, её дороги. Электронная игрушка честно записала всё, от «поцелуя» медведя до последней ноты этой удивительной композиции, прослушивая которую потом снова и снова, она не верила, что эти звуки издавало её горло, а эти ноты ранее никем в таком порядке расставлены не были. Созданную в столь невероятных условиях таёжную песню она назвала «Медвежья мелодия».
Потом, когда таких мелодий, странных, куда-то зовущих, тревожащих самые потаённые уголки души, у неё набралось достаточно, очередная «случайность» помогла их обработать и записать. И что совсем уж невероятно - эту музыку, от местных прознав про её невероятное путешествие, попросил заезжий француз-документалист, снимающий фильм о дремучей русской природе и такой же дремучей, непредсказуемой русской душе. Своё согласие Лёка дала.
14
- Это ты её спровоцировала! - орал в трубку потерявший самообладание Токарев. - Зачем?.. Ты зачем приехала? Ну вот зачем?.. Тебе что, мало было поговорить с ней по телефону? Тебе захотелось ей душу вынуть, да?! На предмет жалости продавить?! Она тебе что, Господь Бог? Или у неё хранилось золото партии, что можно было вот так, без всяких яких, свалиться ей на голову и манипулировать её психикой?
Токарев задыхался и от ярости, и от бессилия, мечась по своему кабинету: в Горно-Алтайск он не полетел - после двухнедельного отпуска его никто бы не понял. О том, что произошло с его семьёй, на работе пока не знали. Но что-то уже просочилось, какие-то крохи информации: сослуживцы посматривали на него с любопытством, однако с расспросами пока никто не лез - босс всё-таки.
Сжав пятернёй лицо, не отнимая трубки от уха, он быстрыми шагами мерил свой кабинет.
- Если бы ты не приехала, всё окончилось бы сбором средств на твоё лечение, которое Лёка обязательно бы организовала, - придушенным шёпотом доказывал он трубке. - Она никогда бы не дошла до такой стадии безумия - продать квартиру и улететь в неизвестность... в тайгу. Зачем ты приехала, ну зачем... - Это был уже не вопрос - это было почти заклинание.
Донимал Токарев Тоньку от безысходности и отчаяния. А ещё оттого, что больше-то и не с кем было поговорить на эту страшную для него тему. Тонька уже вернулась к своим ребятишкам, обследования показали, что она здорова. Для Токарева Тонька была неким гарантом того, что он не сошёл с ума, что этот сюжет действительно родился в его судьбе и продолжает развиваться по каким-то диким канонам, ему неподвластным. С работы Лёки звонили, спрашивали, когда она вернётся из отпуска. Оказалось, она оставила заявление на очередной отпуск, а если к сроку не вернётся, то и на отпуск без содержания, на шесть месяцев, как положено по законодательству. Значит, Лёка рубила концы осторожно. Значит, сомневалась...
На том конце провода молчали. По прошествии секунд тридцати трубка ожила:
- Токарев, блядь, а ты сам-то ничем её, случаем, не спровоцировал? Ты никак, случаем, не потревожил её психику? Ты ведь как никто другой должен знать слабые стороны своей жены. Заметь, Токарев: не моей, а твоей жены! - Трубка говорила тихо, раздельно и мстительно. - Да, я приехала. Да, я металась. Да, мне было страшно, Токарев, очень страшно: у меня двое пацанов несовершеннолетних! И у них никого - слышишь, Токарев?! - никого кроме меня нет. Да, я самка, я мать, Токарев. Это инстинкт заорал во мне во всю дурь. Инстинкт самки, боящейся за своих детёнышей. Кроме Лёки никто меня бы не понял. И не помог бы, Токарев. И средства собирали бы год, да и то вряд ли бы собрали...