Момента, когда ей шум реки померещился не с той стороны, где река на самом деле текла, она не вспомнит. Леший, наверное, крутанул её - искренне надеясь, что сейчас глухая тайга расступится перед ней, сверкнув лентой бурливой реки, и она скажет своей таёжной жизни даже не «до свидания», а «прощай!», Лёка двинулась прочь от своего спасения. Она заходила всё глубже и глубже в самую глушь. И что уж самое нехорошее для неё, о чём она просто не могла знать: Лёка, сделав петлю, пошла в противоположном течению реки направлении - туда, где даже бывалые охотники уже много лет не ставили свои капканы...
18
Начало дождить, но несильно. Падающие капли пока ещё не могли пробиться сквозь мощный заслон вековых деревьев и долетали до земли нечастым душем. Ночь Лёка провела под раскидистой елью, найдя не тронутые влагой ветки. Развела костерок. «Вот и блокнот пригодился», - невесело усмехнувшись, подумала.
Вид огня немного успокоил. Хариусы составили её ужин. Рыбы хватило на два дня, но ела она не от голода, а от осознания: надо.
Глядя в затянутое сплошными тучами небо, она надеялась увидеть хоть одну звезду и попросить у этой звезды помощи... Она даже загадала: если хоть одна звезда мелькнёт на этом неприветливом небосклоне, то всё будет хорошо, она выберется из этой передряги и потом напишет такую книгу, ну, такую!..
Таёжная пленница даже улыбнулась, мысленно начав выстраивать сюжет. В небесной канцелярии, видимо, кто-то проснулся и включил свет: в плотной тёмной каше туч промелькнула звезда - всего на несколько секунд, но Лёка успела её заметить перед тем, как упасть в мягкие лапы сна.
Утро было не особенно добрым - серое, неприветливое. В этой части тайги звучание лесных обитателей было иным. Не трещали кедровки, не тинькали синички. Только дятел несколько раз озвучил непроходимые дебри своей дробью, будто ободряя странную гостью этих глухих мест. Лёка почти сразу поняла, что заблудилась, но ни под каким видом не хотела в этом признаваться.
Очередной день плутания прошёл в лихорадочном движении вперёд. Куда «вперёд», она не понимала. «Здесь, у надежды на краю, мне мягко стелют... Метели создают уют... Поют метели...» - эти строки из недописанного стиха буквально ввинчивались в мозг, доводили её, и без того перепуганную, до исступления. Так в Москве изводил её невроз: прицепится какое-нибудь слово или фраза - и сутками звучит в ушах, вволю наиздевается. Лёка уже не пыталась контролировать этот поток метрически выверенных строк - казалось, губы отдельно от неё казнят сознание постоянными повторами: «...метели создают уют... уют... уют...» От этого наваждения спасала только смертельная усталость.
Она просто заставляла своё тело подниматься с очередной ночёвки, заставляла ноги вспоминать ритм движения. Есть не хотелось совершенно - хотелось пить: жажда становилась невыносимой. В этой части тайги ягоды, знакомые ей, почти не встречались, но довольно часто она набредала на пятачки чёрных водянистых шариков. Упав на тёмно-зелёные колкие стебли, жадно вбирала капли влаги с игольчатых веточек. Пригоршню-другую ягод, собрав, бросала в шлем.
Прошло ещё несколько дней блуждания по тайге, ночёвок, на которых Лёка огня не разводила - не было сил. Два раза, достав пистолет, стреляла в воздух. Звук получался глухим - его сразу поглощали шумы тайги. Защищаться пока было особо не от кого: поверху сновали какие-то мелкие зверьки, ласка или куница, не доставляя Лёке беспокойства - наоборот, приободряя её своим присутствием. Несколько раз она спугнула зайца, да ещё кто-то весьма незначительного размера шмыгнул в заросли при её приближении. Крупный зверь милостиво шёл другими тропами.
Открывая глаза утром, Лёка, как робот, придавала почти бесчувственному телу вертикальное положение и шла. В какой-то миг ей показалось, что тайга редеет, отступает. Ей встретилась полянка, довольно приветливая, на которой дружной семьёй росли боровики. Лёка даже нашла в себе силы улыбнуться - мозг на автомате фиксировал красоту. Пересохшими губами она прикоснулась к сорванному грибу. Он пах домом, жизнью...
Сколько дней она плутала, Лёка уже не помнила. Наручные часы шли исправно, но она не понимала, день или вечер вокруг: небо хронически было завалено тучами, серая дымка неспешно становилась ночью, уже холодной - наступил октябрь. Отупение и дикая усталость всё реже сменялись отчаянием - на отчаяние сил уже не оставалось. Но она шла - через не могу, через жажду.