Наконец старики устали. Они чаще останавливаются, чтобы перевести дух, но тут же делают новый прыжок.
Зрители приплясывают от восторга, свистят и выкрикивают наперебой:
— Мзури!.. Кабииса мзури! (Хорошо!.. Очень хорошо!)
Время от времени то один, то другой отделяется от толпы, бежит к своей хижине и вскоре возвращается с такой же палкой, грязной, покрытой плесенью и паутиной. На некоторых даже болтаются коконы еще не вылупившихся мотыльков. Почти все собравшиеся старцы уже запаслись оружием на случай, если и им придется блеснуть отвагой. Ведь не только те двое в центре умеют сражаться. Они тоже покажут свое мастерство. Вооруженные палками с заостренными наконечниками, они напоминают отряд, готовый к выступлению.
А те двое, что дерутся, постепенно ослабевают. Ноги уже не подчиняются им, и они все чаще падают на руки стоящих по кругу товарищей. Но в глазах у них прежний азарт.
— Надо их развести, а то будет плохо! — бормочет джумбе, и сразу же десятки рук хватают бойцов за полы одежды. Но отдать приказ легче, чем его выполнить. Ни один не хочет оставить поле битвы первым. Как это будет выглядеть? Противники выкрикивают угрозы, размахивают кулаками и продолжают гневно наскакивать друг на друга.
— Довольно, хватит!.. — кричат все вокруг.
Я покупаю две такие палки и тут же делаю запись в блокноте: «Палки племени вамбугве для рукопашной битвы. Гарды из кожи бегемота или носорога».
Моя каждодневная охота за экспонатами для музея начинается по уже установившейся традиции. Я говорю проводнику:
— Попроси джумбе — пусть принесут шитые бисером юбки. Я хотел бы купить несколько штук. Скажи также, чтобы захватили рожки для табака, я выберу лучшие. Обещай, что за все хорошо заплачу.
Тут-то и начинается представление. Вождь племени, выступая в роли мудреца и поверенного вазунгу, объясняет окружающим то, чего не понял сам. Он, разумеется, хитрит, выдумывает, но присутствующие слушают его с раскрытыми ртами.
— Сам бвана мкубва, как видите, таких юбок не носит. Его жена и другие женщины в Улая таких юбок тоже не носят, но зато там есть большие обезьяны, а они только в таких юбках и ходят. Так вот для этих обезьян бвана мкубва все и покупает.
Слушатели важно кивают головами.
А тем временем мальчики-посыльные уже возвращаются с охапками разного старья. У моих ног вырастает куча хлама, который при всей нищете местные жители уже не в состоянии использовать. Среди этой свалки — даже современные резиновые туфли.
— Вазунгу скупает старые вещи! — летит по деревне радостная весть, и каждый спешит с чем только может, что успел схватить в темном углу своей хижины.
Я не охлаждаю их энтузиазма: из груды рухляди часто можно выбрать реликвии древности. Неожиданно обнаруживается то деревянная ножка от скамейки с искусной резьбой, то кусочек какого-нибудь бронзового украшения, то фрагмент фигурки, высеченной из эбенового дерева. А это всегда наталкивает на мысль о том, что если найдена часть, то следует искать и целое.
Вот и теперь я вытаскиваю из кучи старья потрепанный широкий кожаный пояс с рядами нашитых на нем раковинок, тех самых, которые выполняли некогда функцию африканской разменной монеты.
— Может быть, у кого-нибудь сохранился такой же целый пояс?
Ребята мигом вскочили, и через несколько минут передо мной лежали три одинаковых пояса.
Я слоняюсь всюду, заглядываю под каждую крышу, добродушно улыбаюсь каждой старухе, стараясь расположить к себе их сердца. Постепенно жители деревни привыкают ко мне. Они видят, что я не пытаюсь их обмануть, плачу честно, даже слишком щедро, и начинают вынимать из своих закромов все самое лучшее. Я уже приобрел две хорошенькие корзинки и несколько декоративных тарелок. От хижины к хижине увеличивается число моих юных помощников, добровольных носильщиков. Каждый стремится заработать и принять участие в развлечении. Купленные мною вещи они делят между собой: один несет лук, другой — стрелы, третий — горшок, а четвертый — крышку от него. С болью в сердце я вынужден иногда отказываться от ценного экспоната, потому что его невозможно увезти. Так, например, вамбугве хранят просо в огромных глиняных сосудах шарообразной формы, диаметром три метра и более. Такую «вазу» сооружают внутри хижины, так как иначе она не вошла бы в дверь, но зато и вынести ее из хижины невозможно.
Домой возвращаемся далеко за полдень. Домой! Я понятия не имею, где мне придется ночевать, где мой «дом». Кажется, неподалеку отсюда, у самых скал находится нечто вроде пансионата. Но можно ли там жить? Чаше всего в таких пансионатах обитают лишь змеи и летучие мыши. А, будь что будет! Мы идем по направлению к скалам.
Долина Мбугве уже изменила свои краски. Она больше не ослепляет отражением раскаленного солнца. На землю легли темно-оранжевые тени. Расплывчатые фиолетовые следы еще недавно существовавших болот вырисовываются теперь отчетливо, как фантастические материки на другой планете. Передо мной — две широкие с изрытым грунтом дороги. Во время дождя, когда земля была сырой, ее взрыхлил своими копытами проходящий скот. Теперь оставленные им вмятины застыли острыми, торчащими выступами. Время от времени на горизонте появляется облачко, но оно не предвещает дождя. Это всего лишь пыль, поднимаемая проезжающими вдалеке машинами.
Лениво пережевывая траву, возвращается с пастбища скот. Напевными окриками его подгоняют аскетичные старцы. Каждый из них вооружен двумя пиками, ибо в этих местах нередко встречаются леопарды.
Несмотря на вечернюю пору, жара не ослабевает. Стокилограммовой тяжестью духота ложится на грудь и медленно сдавливает горло. Жадным взором я всматриваюсь в каждого встречного: нет ли у него с собой какого-либо питья. Сейчас я выпил бы любую дрянь из самой грязной посудины. В такие моменты трудно бывает держать себя в руках. Я сетую в глубине души, ругаюсь на чем свет стоит, хотя прекрасно отдаю себе отчет в том, что когда-нибудь, сидя в удобном кресле у камина, буду с удовольствием вспоминать эти мгновения.
Вдали видны жестяные крыши лавочек. Они отчетливо выделяются на фоне глинистой почвы и манят сладостной перспективой теплого, мутного лимонада. Кто не испытал жажды во время тропических переходов, тот мне не посочувствует. Без еды еще можно существовать несколько дней, но без воды — абсолютно невозможно.
Перед глазами у меня уже ходили темные круги, когда я наконец добрался До заветного напитка. Я выпил три бутылки одним залпом. Хозяин лавки, видя, насколько я измучен, предложил мне… автомобиль. Я был поражен: неужели можно заработать на автомобиль в этой маленькой, жалкой лавчонке?
— Ничего удивительного. Мбугве — это очень выгодное место. Благодаря здешним доходам я имею не только автомобиль, но и большой магазин в городе.
— Но здешние жители выглядят нищими! — говорю я, окончательно приведенный в замешательство.
— О-хо-хо! — смеется хозяин, и его жирный живот колышется из стороны в сторону, — уж будто они такие бедные! Не один из них мог бы купить автомобиль, но они предпочитают проводить время, сидя на пороге своих хижин. Зачем им автомобили?
— Но где же они держат деньги?!
— В глиняных горшках, в земле. Поэтому-то они и просят у нас металлические монеты. Если бы вы приехали сюда во время какого-нибудь праздника, вы бы собственными глазами увидели, какие тут устраиваются приемы. Как пьют, как едят, а как одеваются… о-хо-хо!
— На чем же вы больше всего зарабатываете?
— На мыле. Один кусок я делю на пятьдесят частей. Здесь не могут сообразить, что выгоднее. Главное за один раз истратить поменьше денег. Так они выплачивают в десять раз больше, но зато не сразу.
Машина с комфортом доставляет меня прямо к небольшому домику, приютившемуся у подножия скал. Еще в дороге я узнаю от шофера, что дом занят. Уже с полгода в нем живет доктор — мганга. Но доктор этот не лечит, а лишь изучает жизнь здешних людей и собирает различные вещи для какого-то музея.
— Ты говоришь, что он уже давно здесь. А откуда он приехал?
— Кажется, из Америки, точно не знаю.