Маниок делает чудеса, ибо африканцы, несмотря на свою в высшей степени однообразную и малокалорийную пищу, выглядят совсем неплохо. Как правило, они отличаются атлетическим телосложением и могут поднимать и переносить большие тяжести.
Маджабери глубоко засовывает указательный палец себе в рот и со смаком выковыривает из зубов остатки пошо, после чего бесцеремонно хватается за мой чайник.
— Чай?
— Чай.
— Я очень люблю чай. Эй, бой! Принеси чай для бвана мкубва.
— Послушай, смогу ли я увидеть буфуму? Ты пригласил его?
— О нет. Буфуму не придет. Мы должны поехать к нему сами, и то с большими предосторожностями. Если он узнает об этом, то непременно спрячется. Поедем завтра утром. Сегодня мы должны дождаться симба.
Маджабери доверительно улыбается, но я отвечаю ему молчанием, так как не совсем понимаю, что он имеет в виду и о каком симба идет речь. Я рад, что он уходит.
Я забираюсь в свою палатку. Десятисантиметровой высоты походная кровать прогибается под тяжестью моего, пожалуй, слишком длинного тела. Какое счастье оказаться в полном одиночестве, когда тебя не сковывают обязательства по отношению к окружающим людям!
Но что это? До меня отчетливо доносится рев льва. Сажусь на кровати, прислушиваюсь… И вновь слух мой улавливает тяжелый вздох и грозное рычание. Сомнений нет, лев где-то рядом. Я смотрю на часы — пятый час. Мне известно, что, начиная с четырех часов, львы выходят на прогулку, но появление льва поблизости от деревни кажется неправдоподобным. Я зову мальчика-слугу.
— Где-то рядом лев? — спрашиваю я его.
— Да нет, это симба с кибуйю.
Кибуйю, или тыква, — наиболее распространенный здесь вид овощей. Сердцевина ее идет на корм скоту, оставшаяся же оболочка используется для самых разных целей: это кувшин, черпак для молока, пиала для воды, ложка для каши, кружка для пива и даже трубка, но мне еще не приходилось сталкиваться с тем, чтобы с ее помощью можно было имитировать рев льва. Я недавно приобрел длинную трубу, но звук, который она издает, совсем не похож на тот, что раздается сейчас.
А тем временем рев, напоминающий рычание льва, приближается, смешиваясь с человеческими голосами, криками, писком и звоном. Ясно, что сюда идет целая толпа. Мой отдых не был продолжительным.
Я торжественно усаживаюсь на стуле перед входом в палатку. Через минуту ко мне присоединяется неутомимый Маджабери.
Процессию возглавляет невысокий коренастый человек в широких европейских брюках зеленого цвета, в выпущенной поверх них рубашке и соломенной шляпе без дна, из-под которой торчит кудрявая шевелюра. На носу у него очки, вернее, одна лишь оправа, без стекол, прилепленная ко лбу и щекам красной глиной. Он несет в руках пузатую, суженную в средней части тыкву и дует в нее изо всех сил, извлекая ввергшие меня в заблуждение звуки. Вслед за ним идет африканец, размахивающий ярким куском материи на длинном шесте. За ними, подпрыгивая, хлопая в ладоши и свистя в обычные полицейские свистки, движется толпа полуголых васукума, членов братства бадано. Щиколотки у всех обернуты мешковиной, на которой рядами располагаются довольно крупные и тяжелые, отлитые из железа бубенцы, какие используются у нас для конских упряжек во время катания на санях. Один такой бубенец весит по крайней мере полфунта. На каждой ноге их помещается штук двенадцать. Поэтому претендующие на изящество прыжки обладателей бубенцов напоминают не классические па, а танец молодых носорогов.
Я ни минуты не сомневался в том, что это шутовское представление не имеет ничего общего с местным фольклором. Достаточно было посмотреть на Маджабери, который корчил недовольные гримасы. Но что делать? Вазунгу пожелал во что бы то ни стало увидеть маски, которыми никогда не пользуется ни один уважающий себя представитель племени. А коли так — пусть наслаждается этими очками, лишь бы хорошо заплатил.
Я беру удивительный инструмент и внимательно разглядываю его со всех сторон. Тыквы, которые масаи используют для молока, имеют вытянутую форму и напоминают наши бутылки. Чтобы придать им такую форму, находящиеся на корню тыквы подвешивают особым образом. В процессе роста они постепенно вытягиваются под действием собственной тяжести. Другие тыквы перевязывают шнуром посередине, и они приобретают иную форму. Эта кибуйю, видимо, так и сделана.
Труба грязная и неприятно пахнет, но я все же не могу удержаться от искушения самому извлечь из нее зловещий рев. Я подношу ее к губам и, сделав глубокий вдох, начинаю постепенно наращивать звук. Эффект совершенно необыкновенный. Толпа васукума валится от смеха. Они хватаются за животы, восторгу их нет конца. Из уст в уста передается, что бвана мкубва только что изображал льва. Я же тем временем убеждаюсь в том, что эта совсем обычная и даже неказистая по внешнему виду вещь — проявление мастерства самого высокого класса. Кибуйю необходимо за любую цену приобрести для нашего музея в Польше.
— Послушай, Маджабери! — обращаюсь я к хозяину. — Я хочу купить кибуйю.
Маджабери не знает английского языка, но каждый раз, когда чего-нибудь не понимает, таращит глаза и спрашивает:
— Addis Abeba you like? (Нравится ли тебе Аддис-Абеба?).
— Да что мне твоя Аддис-Абеба! Послушай, — обращаюсь я уже к санитару. — Объясни своему господину, что мне нужна кибуйю.
Теперь Маджабери понял, о чем идет речь, и молниеносно отреагировал. Ни на минуту не переставая жевать какие-то корешки, он вытянул вперед руку и, вырван инструмент v колдуна, вручил его мне.
— На, держи, теперь это твое А с ним не разговаривай. Завтра я сам все улажу.
Видимо, этот шут пьет молоко не от одной из коров, принадлежащих Маджабери, коли вместо того, чтобы протестовать, он лишь одарил его очаровательной улыбкой и, возвратясь к бренчащей бубенцами компании, провозгласил клич во славу бвана мкубва. О, он прекрасно знает, как растопить сердце вазунгу и выудить у него солидную горсть медных монет!
У великого вождя племени васукума нет собственного лимузина, как, например, у короля Руанды. Маджабери, вероятно, никогда даже не видел хорошей машины, ибо на каких только драндулетах не ездят здесь англичане! В сезон дождей тут не пройдет даже осел, и каждому африканцу известно, что самым надежным другом в этих трудных условиях является маленький грузовой автомобиль, на задние колеса которого надеваются цепи. Лишь в этом случае, имея при себе две запасные шины, несколько прочных канатов, топор, кирку, лопату, палатку, ружье и постель, уважающий себя африканец может пускаться в путешествие. Счастливым обладателем такого грузовичка и был король Маджабери. Кстати, он его водил сам и даже с лихостью.
Мы едем по проложенной среди глины дороге. Здесь нет никаких рвов, а следовательно, не предвидится и опасностей. В Африке принято ездить по пересеченной местности.
Мне уже надоела тряска и клубы едкой пыли.
— Далеко еще до цели? — осторожно спрашиваю я Маджабери.
В Африке мне постоянно приходится куда-то ехать, делать перегоны по нескольку сотен миль, направляясь, как всегда, «недалеко».
— Стой!.. Останови, ради бога, — вскрикиваю я, хватая за руку Маджабери. — Я хочу посмотреть, что это за белые украшения на крыше вон той хижины.
— Да смотреть-то не на что, это страусовые яйца. Васукума всегда украшают крыши своих жилищ яичной скорлупой.
— Разве здесь так много страусов?
— Очень много.
— А что вы делаете с их яйцами?
— Как что? Едим.
— Я не это имел в виду. Что вы делаете из скорлупы?