В эту ночь я спал как убитый. Горячий источник сделал свое дело: ишиас почти прошел. Проснулся я, разбуженный чьим-то плачем. Я сел на постели и прислушался. Плач доносился издалека. Плакала, по-видимому, пожилая женщина. Время от времени плач ее сменялся воплями. Сомнений не было, что-то случилось.
Я поспешно натягиваю пижаму и выхожу из хижины. Неожиданно, как из-под земли, передо мной вырастают два верзилы.
— Бвана что-нибудь нужно? — спрашивают они.
— Почему вы не спите? Кто вас тут поставил?
— Джумбе приказал нам сторожить бвану, неровен час — придет лев.
— Кто там плачет?
— Это биби (жена) оплакивает мужа. Он умер сегодня вечером.
— Так, значит, будут похороны. Когда его хоронят?
— Когда солнце будет вот здесь (поднятая рука парня напомнила мне стрелку гигантских часов)… и воины вернутся после сражения.
— Какого сражения? Разве вы с кем-нибудь воюете?
— Нет, но если кто-нибудь умирает — значит, его убила чья-то воля. Раньше в таких случаях сразу шли в поход на врага, чтобы отомстить за смерть. Теперь вазунгу запретили войны, поэтому воины просто идут на границу с васукума или вакикуйю, чтобы изобразить войну. Злые духи должны знать, что мы готовы защитить себя.
— И когда же вы отправитесь на сражение?
— На рассвете. Вождь даст сигнал.
Долго ждать мне не пришлось. Едва небо начало розоветь на востоке, раздался высокий, пронзительный звук рожка. Его было слышно на несколько миль вокруг. Не прошло и четверти часа, как появились первые группы воинов. Старейшины шли в огромных меховых шапках с султанами страусовых перьев. У каждого из них был тяжелый, изогнутый, разрисованный зигзагами щит. Вооружены они были копьями и луками. Постепенно их собралось довольно много. Вот выносят труп и кладут его прямо у порога. Присутствующие женщины неистовствуют, закидывают головы, издают всевозможные звуки, драматически заламывают руки. Воины также выражают свое отчаяние всеми возможными средствами. Они бьют кулаками себя в грудь, жалуются друг другу, бегают по двору, потрясают оружием, бренчат браслетами на руках и ногах.
Постепенно неистовство охватывает всех находящихся на площадке перед хижиной, и я начинаю чувствовать здесь себя совершенно лишним. Из почетного гостя я превращаюсь в непрошеного и всеми забытого. Уже никто не обращает на меня внимания. Вокруг все мелькает, и я просто не знаю, куда деться. Может быть я им мешаю? После тщетных попыток обнаружить какое-нибудь убежище я прислоняюсь к глиняной стене хижины и стою, наблюдая за происходящим. Джумбе замечает меня.
— Бвана мкубва простит нас, смерть настала так скоропостижно… В нашем климате покойник не может лежать долго. Нам приказано хоронить немедленно.
— Я совсем не сержусь и хотел бы присутствовать при погребении. У нас в Улая хоронят иначе… Впрочем, знаешь что? Чем мне ждать здесь до завтра, я лучше поеду с тобой на место сражения. Попутно я рассмотрю детали вашего убранства.
— Хорошо. А теперь пойдем в мою хижину, выпьем чаю и поедим.
Граница с «вражеским» племенем проходила неподалеку, в десяти-двадцати милях ходьбы по лесной чаше. Там собралось уже около пятисот вооруженных мужчин. В нашем автомобиле лежали щит и два копья — вооружение самого джумбе. Он тут же принял руководство всем происходящим. Вместо шапки из гривы льва на голове у него поясок из разноцветных бус, к которому прикреплены четыре клыка гиппопотама: по два с каждой стороны лица, на обнаженной груди большой, плоский белый медальон, вырезанный из морской раковины.
Призывный звук рожка возвестил о начале военных действий, и сразу сломались стройные ряды войск. Какая жалость, что, у меня не оказалось с собой киноаппарата!
Боевая тактика, передаваемая от поколения к поколению, была продемонстрирована во всем своем великолепии. Мелкой рысцой, защищенные с двух сторон изогнутыми крыльями, щитов, двинулись вперед цепи стрелков. Они перемещались равномерно, плавно, так, что даже не ощущалось движение щитов и лишь ритмично вздрагивали султаны львиной гривы. Время от времени кто-нибудь приседал, как будто высматривая, куда лучше нанести удар, выжидал удобный момент, а затем вновь срывался и бежал вперед, неистово громыхая украшениями. То вдруг кто-то, выставив вперед грудь, выкрикивал грозные заклинания по адресу вражеского племени, превознося до небес свою собственную доблесть. А чем, собственно, отличается поведение этих африканцев от поступков нашего средневекового рыцарства? Разве не подобным образом они хулили друг друга и вызывали на битву? Разве не так же провоцировали поединки и грозили кулаками, с высоты оборонительных валов?
Время ст времени кого-нибудь из грозных воинов охватывает желание выделиться чем-то особенным, и тогда атаке подвергается уже непосредственно моя особа. Воины срываются с места, отступают назад, целятся из лука и наконец выпускают копье, которое врезается в землю едва ли не в двух шагах от меня.
Я уже устал от этого зрелища. К счастью, «битва» длилась недолго. Знак руки джумбе прекратил бескровное сражение. Пружинящим, широким шагом воины возвращаются с поля битвы. Они добились своего: злым духам теперь известно, что с племенем джолуо шутить нельзя.
В селении за это время произошли некоторые изменения. Посреди хижины умершего выкопана яма, и женщины с воплями толпятся вокруг нее. При виде возвращающихся воинов они начинают душераздирающе кричать. Постепенно к ним присоединяются мужчины, и под этот многоголосый крик покойника берут за руки и за ноги и бросают в приготовленную яму. Теперь на арену выступают дети — одни мальчики в возрасте от десяти лет. Они выстраиваются вокруг, спиной к яме, и по знаку, кем-то поданному, начинают засыпать яму, отбрасывая землю назад босыми ногами. Из-за поднявшейся пыли ничего не видно. Лишь звук падающей земли и учащенное дыхание подростков свидетельствуют об интенсивности их работы. Могилу старательно утаптывают, чтобы она не выделилась на поверхности пола. Затем появляется джумбе с живой курицей в руках. Он держит ее за ноги, головой вниз.
Джумбе приближается к могиле и сильным взмахом руки ударяет курицу головой об пол. Тотчас же все стоящие вокруг также вынимают из-за спины по курице и повторяют его движение. Это начало погребальных поминок. Затем приносят жареного козла, и все принимаются за еду. После козла приходит очередь забитых и уже приготовленных кур. Едят жадно, щедро запивая трапезу местным пивом.
На память мне невольно пришла подобного рода церемония, свидетелем которой я оказался на территории Уганды. Перед тем как засыпать покойника землей, вот так же посередине хижины, в рот ему засовывали тростник. И когда могила была уже засыпана, а пол основательно выровнен босыми ногами, брат умершего сильным рывком выдергивал торчащий из земли тростник. Так между ртом погребенного и поверхностью пола образовывался своего рода «тоннель», через который члены семьи умершего <и его друзья могли делиться с ним едой и спиртными напитками.
После поминок мне удалось приобрести немало музейных ценностей. В мою коллекцию попали почти все атрибуты старинного убранства воинов племени джолуо и среди них два выгнутых щита.
Утром следующего дня, сердечно простившись с джумбе, я уехал, воспользовавшись все тем же джипом.
— Почему собралась толпа перед той хижиной? — опрашиваю я шофера.
— Не знаю. Наверно, старик Олоу вышел с женой из хижины и знакомые приветствуют их.
— А что в этом необыкновенного?
— У них недавно родились близнецы!
— Но это тоже не такое уж редкое явление.
— По нашим обычаям после рождения близнецов родители не должны выходить ив своей хижины в течение двадцати дней. И только по истечении двадцати дней они могут появиться перед людьми и показать своих близнецов. Это происходит очень торжественно.
— Я вижу, что случаи для празднеств подворачиваются здесь довольно часто.
— Да, но самое большое торжество бывает во время свадьбы. Вот уж когда действительно едят всласть! Приходи, бвана, к нам на какую-нибудь свадьбу.
Ему легко сказать «приходи». Это за тысячу-то английских миль. А где взять автомобиль, деньги, время?