— Ну разумеется. Я ни в коем случае не хочу отнимать у вас драгоценное время, но как будто именно здесь служил когда-то некий отец Роберт, который как раз и прислал в Дар-эс-Салам такую маску.
— Отец Роберт умер несколько лет назад.
— Может быть, кто-нибудь знает, где он достал эту маску?
— Не думаю. Вам целесообразнее посетить миссию в Нангоо. Там вы наверняка получите более точные сведения, ибо тамошний настоятель интересуется жизнью племен. Завтра утром туда отправляется наша машина.
Так начались мои скитания от миссии к миссии, от хижины к хижине. Я полон решимости продолжать их до тех пор, пока не достигну своей цели.
— Нет, никакой маски я не видел, хотя живу здесь больше тридцати лет, — говорит мне на следующий день настоятель миссии в Нангоо. — Советую вам посетить миссию в Намупа. Это недалеко отсюда. Я подвезу вас на мотоцикле, когда закончу свои дела.
Долго ждать мне не пришлось, ибо все дела моего собеседника заключались в том, что ему предстояло отмерить несколько кусков пестрой ткани и получить за них деньги.
Я с трудом устраиваюсь на небольшом мотоцикле.
— Вот в чем состоит наша миссионерская деятельность! — кричит настоятель, то и дело оборачиваясь ко мне. — Вы даже не представляете себе, сколько сотен миль нам приходится проезжать и по каким ужасным дорогам. Я не шучу: каждый из наших миссионеров может быть цирковым акробатом — ездить на мотоцикле по канату.
На бешеной скорости мы перескакиваем через выступающие из земли корни. Дорожка круто петляет то влево, то вправо. Мотоцикл порою почти ложится набок. Неожиданно резкое торможение на полной скорости — и мы останавливаемся у самого края глубокого оврага. Продолжением дороги, по которой мы едем, служит перекинутое через овраг узкое бревно для пешеходов. Уж не хочет ли святой отец на самом деле вообразить себя канатоходцем?
Берега оврага отвесно спускаются к ручейку, который течет по его каменистому дну.
— Крепче держитесь за сиденье! — старается перекричать настоятель шум мотора. — Я почти ежедневно езжу здесь, авось, и на этот раз пронесет.
Сказав это, он сорвался с места. Я в ужасе зажмурился, у меня перехватило дыхание. На какой-то момент мотоцикл оказался в воздухе и тут же тяжело приземлился. Резкий толчок заставляет меня открыть глаза. Мы стоим как вкопанные.
Настоятель хохочет во весь голос:
— Ха-ха-ха… Теперь вы будете помнить меня всю жизнь!
Далее наш путь проходит по густому, напоенному жизненными соками лесу, который так редко встречается в безводных районах Африки.
— Намупа — настоящий оазис! — восторженно восклицаю я.
— А что я вам говорил?! Отец Ксаверий — ловкач, — долетают до меня слова моего собеседника через свистящий шум ветра. — Он влюблен в свою Намупу, и его не-выжить отсюда никакими средствами. Он поставляет овощи всем окрестным миссиям. Земля тут хорошая, и воды вдоволь.
Вот мы едем по аллее благоухающих эвкалиптов. Живая изгородь из ровно подстриженного кустарника разделяет расположенные в шахматном порядке квадраты, засаженные овощами и фруктами, которые опутывает сеть ирригационных каналов. Большое, в несколько этажей здание миссии, поддерживаемое со всех сторон столбами веранды, расположилось удобно и просторно, как старопольская помещичья усадьба.
Вышедший нам навстречу пухлый (что, впрочем, легко было предвидеть), со здоровым румянцем на откормленных щеках отец Ксаверий приветствовал нас.
— Вы удачно попали, — обратился он ко мне через несколько минут, когда мы уже сидели за столом, обильно заставленным яствами. — Очень хорошо, что вы приехали. Как раз сегодня вечером у нас торжество. Вы увидите племя вахехе в национальных костюмах. Правда, масок у них я не видел. По-моему, в масках танцует племя маконде, оно живет в окрестностях Китангари.
— Может быть, мне сразу и отправиться туда? — говорю я, глядя на часы.
— Э, нет. Поспешишь — людей насмешишь. Если вы явитесь туда один, все разбегутся. Лучше мне пойти вместе с вами… Подождите, пока я соберусь.
Угасающие лучи заходящего солнца пронизывают оранжевым светом банановый лесок. Фантастической величины листья склоняются в сонном ритме вечерней молитвы. Завернутый во что-то белое мальчик созывает хлопками заблудших кур.
— Я захватил с собой этого человека, — говорит отец Ксаверий, показывая на стоящего рядом африканца. — Он может нам пригодиться. В сумерках здесь часто встречаются львы и леопарды. Даже в самую засушливую пору эта речушка не пересыхает, и звери приходят сюда на водопой. Лучше омотрите под ноги, чтобы не наступить на змею. Самые коварные — это плюющиеся кобры. Они любят спать прямо на освещенных солнцем дорожках и напоминают сломанную ветку.
— На всякий случай у вас имеется сыворотка?
— А, кто станет заниматься подобными глупостями! Никакая сыворотка не заменит местного зелья. Африканцам известны травы от укуса любой змеи. Вы не представляете себе, сколько ценных открытий сделано местными лекарями. Некоторые из них лечат даже чахотку. Однажды в миссии тяжело заболел столяр. Врачи отказывались что-либо предпринимать, утверждая, что болезнь неизлечима. Они отпустили ему не больше шести недель жизни. Выслушав все это, несчастный кое-как сполз со своего ложа и исчез. Он не появлялся целый год. Впрочем, я могу вам его показать. Теперь это воплощение силы и здоровья. Когда он вернулся, я не мог поверить собственным глазам и тут же отправил его на рентген. Однако против фактов не пойдешь. Так же дело обстоит и с укусом змеи. Больного отпаивают настоем трав. Иногда даже надсекают ему кожу и втирают какие-то мази. Пациент после этого засыпает, а через двадцать четыре часа пробуждается абсолютно здоровым.
Темная, беззвездная ночь затрудняет наше продвижение. Я иду последним, вслед за отцом Ксаверием. Путь нам освещает мерно раскачивающийся из стороны в сторону фонарь. Где-то очень далеко барабаны отбивают ритм танца. Время от времени доносится громкое хоровое пение женщин.
Но вот наконец мы входим в открытое поле. Вдалеке светятся огоньки. Фантастически очерченные фигуры танцующих мелькают на желтой поверхности тока и в расположенных поблизости зарослях кустарника. Отбиваемый барабанами ритм уже не относит ветром. Они звучат непрерывно, монотонно, громко и упоительно. Невольно поддаешься этому всепоглощающему ритму, ровняешь по нему шаг, а может быть, и биение сердца. Мы идем молча, как загипнотизированные, находясь во власти законов звуковой гармонии. Открытое пространство, по которому мы приближаемся к музыкантам, к сожалению, выдает нас. Уже спешно приготавливаются места для сидения, появляются европейские раскладные кресла.
Барабаны затихли, и танцоры застыли в самых разнообразных позах, с любопытством уставившись на неожиданных гостей. В темноте ночи почти ничего не видно, и лишь отблески костров освещают кое-что вокруг. Небо абсолютно чистое, дождя, не предвидится, но тем не менее над нами раскинули зонт. Видимо, это своеобразный способ оказания внимания. Но вот наконец самый большой барабан взял низкую басовую ноту, сделав знак что можно начинать, и танцы возобновились. Успокоились встревоженные на мгновение сердца, убедившись в том, что это не неожиданно нагрянувший сборщик на логов, не контролер и не какой-нибудь врач, что колет иглой, а всего лишь хорошо знакомый священник и его приятель. Маленькие барабаны тут же отозвались на призыв своих старших братьев: «…не боимся, не боимся!»
Сидя верхом на длинных, напоминающих орудийные дула барабанах, парни самозабвенно отбивают ладонями ритм. Время от времени кто-нибудь из них сбивается, на мгновение замолкает, но в следующую минуту вступает вновь резко и намеренно громко или, наоборот, деликатно и едва слышно. В этих вариациях, в этой постоянной смене ритмов и тональностей и заключается мастерство и изысканность африканского искусства игры на барабанах.
Тем временем танцующие заняли исходные позиции. Вот они уже проходят друг против друга, приседая в утрированно версальских реверансах. Здесь господствует нагота, прикрытая «фиговым листком» и дешевым европейским ситцем, на котором белые люди постарались изобразить все, что смогли. Тут золоченые пушки и восходящее солнце, самолеты и кофейные мельницы, медицинские шприцы и огромных размеров часы.