Небольшой квадратный дворик — типичный для племени маконде. В тени одной из хижин примостились три девочки, они бьют в барабаны. Девочки абсолютно нагие, в полном расцвете своей прелести. Их грудь украшают нити бус, и такие же бусы в виде метелочки прикрывают нижнюю часть живота. В центре дворика в такт музыке движутся две немолодые женщины. Еще несколько нагих девочек стоят у забора, задорно прихлопывая в ладоши.
Появление моей головы над изгородью никого не испугало. Женщины не спускают с меня глаз, движения их становятся более чувственными. Они изгибаются, вызывающе отставляя назад бедра и подрагивая расставленными коленями. Девочки, заметив меня, присоединяются к танцующим женщинам и начинают подражать им во всем, высоко подбрасывая ноги, так что разлетаются по сторонам метелочки из бус. Из хижины выходит третья женщина и начинает руководить всем происходящим.
Становится жарко, танцующие изнемогают от палящего зноя. Те, на ком еще оставалась хоть какая-нибудь одежда, начинают поспешно от нее освобождаться. Какое-то мгновение женщины размахивают в воздухе снятыми с себя тряпками, а затем пренебрежительно отбрасывают их в угол. Движения их становятся все более стремительными, напоенными страстью. Перед моими глазами проносятся пухлые женские лица, глаза заговорщически подмигивают.
Я вдруг почувствовал себя крайне бестактным оттого, что проник в тайники, охраняемые табу, и поспешил удалиться от забора.
— Что там происходит? — обращаюсь я к первому встречному мужчине.
— Это школа, где обучаются правилам поведения и обычаям.
— Послушай, Игнатий, где же наконец твои маски?
— Вон в той хижине.
— Так иди вперед и вызови хозяина.
Появился небольшого роста человек с маленькими хитрыми глазками. Большой кусок кожи был перекинут через его плечо наподобие римской тоги.
— Игнатий говорит, что у тебя есть маска. Это правда?
— Есть, но она не моя.
— Разыщи ее хозяина, я тебе хорошо заплачу.
— А сколько?
— Один шиллинг.
— Подожди здесь, я мигом, — и он поплелся в чащу леса.
— Поскорее! — крикнул я ему вслед и спросил у Игнатия, далеко ли ему идти.
— Я не знаю, куда он пошел, — ответил тот.
— Как не знаешь? Он же сказал — к хозяину масок.
— Но он сам — хозяин масок. Я его знаю, он хитрый, хочет заработать вдвойне.
— Но куда же он пошел?
— Понятия не имею. Может быть, сидит где-нибудь в кустах.
Меня охватывает злоба. Что предпринять? Ждать его. здесь или махнуть рукой на это весьма сомнительное предприятие и пуститься в обратный путь? Но перспектива приобретения маски затмевает чувство обиды. Я усаживаюсь у дороги и терпеливо жду целый час. Наконец я не выдерживаю и срываюсь с места, окончательно разозленный.
— Идем отсюда. Ничего из этого не выйдет. По крайней мере обманщик не получит шиллинга.
— Лучше пройдем немного в том же направлении, может быть, мы встретим его.
— Хорошо. Давай попробуем.
Мы минуем несколько хижин, вход в которые прегражден палкой. Эго означает, что хозяев нет дома.
— Разве у вас не запирают хижины на замок?
— А зачем?
— Чтобы ничего не украли.
— Но здесь всем все известно друг о друге, а впрочем, мунгу сразу указал бы на того, кто украл. Воров у нас нет.
Мы проходим мимо хижины, стоящей особняком. Оттуда долетают громкие мужские голоса — вероятно, пьют помбе.
— Он там, я узнал его голос, — говорит Игнатий, останавливаясь.
— Войди и посмотри. Если он действительно там, то прикажи ему немедленно выйти. Скажи, что иначе он будет арестован и передан комиссару.
В душе я смеюсь над этой пустой угрозой, ведь я не обладаю здесь никакой властью.
Жмурясь от солнца, в дверях появляется старик. Он уже довольно пьян. Видимо, пил помбе в счет моего шиллинга.
— Ты что ж? Сидишь и пьешь, вместо того чтобы искать хозяина масок?
— Но я уже успел вернуться. Его нет дома, он ушел в Невалу.
— Не выдумывай. Покажи мне сейчас же маску. Вот тебе обещанный шиллинг.
— Если бвана мкубва даст еще один шиллинг, я принесу.
— Дам. Иди.
— Но хозяин будет зол на меня. Чтобы он не сердился, мне придется заплатить ему два шиллинга.
— Ты получишь и эти два шиллинга.
— Это другое дело. Иду.
Старик возвращается в хижину и через минуту появляется снова, неся под мышкой что-то большое, завернутое в тряпье. Таинственными знаками он манит нас в кусты.
— Что у тебя за секрет?
— Не хочу, чтобы люди догадывались, что я продаю чужие вещи, — шепчет он.
Присев на корточки за деревом, старик принялся с благоговением разворачивать сверток. Через мгновение из-под тряпок показалась размалеванная физиономия кирпичного цвета с оттопыренными, как у летучей мыши, ушами. В каждое ухо были продеты по три разноцветные серьги, а верхнюю губу украшала огромная белая, характерная для племени маконде дощечка, какую я видел сегодня на губах у двух старух. Маска сделана очень искусно, она не идет ни в какое сравнение со всеми виденными мною прежде. Она существенно отличается и от маски из Дар-эс-Салама, тайна происхождения которой привела меня сюда.
— Сколько ты хочешь за нее?
— А сколько бвана даст?
— Я дам тебе пять шиллингов.
— Ты мне дашь еще семь в добавление к тем, которые обещал раньше. Тогда я согласен.
— У тебя есть и нагрудная маска?
— Да, но она сейчас у женщин в школе. Там она нужна.
— Я дам тебе еще семь шиллингов, если ты немедленно принесешь ее сюда.
— Я принесу за пятнадцать.
— Хорошо, только поскорее.
— Мне еще не приходилось встречать человека более хитрого, — обращаюсь я к Игнатию. — И ловкого, — добавил я, подумав.
— Я говорил вам, что это самый умный человек в округе.
А тем временем «самый умный» человек уже возвращался назад с каким-то узлом в руках. Из-за откинутого края платка был виден огромный живот беременной женщины. Большие груди спускались до самого пупка Это было похоже на гипсовый слепок женского торса, но на самом деле вырезано из одного куска дерева.
Вещь эта не была ни красива, ни эстетична, зато представляла огромную ценность с этнографической точки зрения.
Ожидания и торги продолжались до самого захода солнца. Уже было совсем темно, когда мы вернулись к своей хижине. На сей раз я решил устроиться на ночлег более удобно и послал Игнатия за сеном. Он тут же передал мое приказание джумбе, тот в свою очередь — каким-то мальчишкам, и в результате сена у меня оказалось даже слишком много.
Но каково же было мое изумление, когда джумбе принес мне на фарфоровой тарелке жареную курицу, а вслед за ним вошли две женщины: одна несла чайник с чаем, другая — сваренные вкрутую яйца. Итак, в этот день у меня был настоящий пир. Особенное удовольствие мне доставил чай.
После ужина я присел на пенек у входа в хижину Я вспомнил о годах своей юности, о мечтах и стремлениях, которыми я жил в то время. Если бы я мог тогда представить себе свою теперешнюю жизнь! Если бы мог предвидеть, что станет со мной впоследствии!
Темная, беззвездная ночь. Перед каждой хижиной разведен костер и варится ужин. Над глиняными горшками поднимаются клубы пара, а рядом движутся окрашенные отсветом пламени в пурпурные тона фигуры женщин. Кругом снуют какие-то тени, слышатся приглушенные голоса. Из далекой лесной чащи долетит вдруг писк ночной птицы или лемура, заслюнит на мгновение глаза гигантская летучая мышь, совершая свой бесшумный полет, и вновь воцаряется тишина. Не слышно дикого рычания, невидно львов. И что это люди рассказывают, что здесь их много.
Утомленные болезнью глаза закрываются сами собой. Пора спать. Хижина моя еще не закончена: в ней нет дверей. Поэтому, лежа в постели, я продолжаю наблюдать за кострами. Их далекие огни мелькают в дверном проеме. Вот кто-то перебирает металлические струны, кто-то тянет заунывную мелодию, и всему этому вторит басовитый монотонный говор. Из уст в уста передаются вести о дневных похождениях вазунгу, его встречах и покупках.