Вслед за певцами и знаменосцами идут на ходулях четыре танцора-акробата. В танцах на ходулях у маконде нет конкурентов. Исполнители одеты в европейские пижамы с очень длинными штанинами, которые закрывают значительную часть ходули. Ходули прочно прикрепляются к голени, так что нет нужды поддерживать их руками. Руки абсолютно свободны, ими балансируют для сохранения равновесия. Поравнявшись с воротами футбольного поля, танцоры начали вращаться вокруг собственной оси на одной ходуле.
Танцы на ходулях продолжаются бесконечно. Впрочем, весьма скудный репертуар уже давно исчерпан, и публика начинает понемногу расходиться.
— Это все, что хотел показать джумбе?
— Да, — отвечает его секретарь. — Разве было не смешно?
— А где же обещанные маски?
— Других масок, кроме тех, что вы видели, нет.
— Так зачем же было обещать?
— Я не знаю. Джумбе уехал в Невалу и ничего мне не сказал.
Мною овладевает полное отчаяние. Я уже готов отказаться от своей затеи, как вдруг в голову мне приходит мысль, за которую я хватаюсь, как утопающий за соломинку. Решительным жестом я подзываю к себе полицейского и говорю ему:
— Послушай, аскари (солдат), твой джумбе обманул меня. Он многое пообещал и ничего не исполнил. Ты звал меня сюда, но я пришел напрасно. Вы оба виноваты в том, что я зря потратил столько времени. Я буду жаловаться комиссару. Ты наверняка потеряешь место и будешь строго наказан. Тебя может спасти только расторопность. До наступления вечера ты должен разыскать хорошую маску и доставить ее в миссию. Если ты сделаешь это, я прощу тебя. Можешь идти. Я буду ждать до двенадцати ночи.
Пока я говорил, полицейский стоял передо мной навытяжку и время от времени подносил руку к фуражке. Он был растерян и испуган.
— Но если таких масок, как хочет бвана мкубва, здесь действительно нет? Их делают только мавя[9], что живут за рекой Рувумой.
— Так ты говоришь они делают маски? Раз ты видел их здесь, значит, должен раздобыть для меня хотя бы одну. Я заплачу тебе, но помни, если не достанешь маски тебе придется плохо. Тебя прогонят отсюда вместе с твоим нерадивым джумбе.
В миссию я возвращаюсь злой и раздраженный. Столько дней потрачено впустую! Хорошо еще, что я не провел все это время в бесплодном ожидании, а выбрался в Лугобу. Но как этот проходимец джумбе надул меня!
Иду я, конечно, не один. За мной тянется целый хвост детворы. Широкая, красная от глины дорога врезается в пологий скат противоположного берега пересохшей реки. Она высохла еще два месяца назад. Но вдоль речного русла, в наиболее низко расположенных его участках, толпятся женщины с кувшинами и выдолбленными тыквами. Они копают глубокие ямы, которые за ночь наполняются мутной грунтовой водой. Уже потом, в хижине, она отстаивается в специальных мелкопористых горшках. Поверхность этих горшков благодаря постоянному испарению воды автоматически охлаждается. Таким образом они выполняют функцию не только сосудов для хранения воды, но и…холодильников.
Сколько своеобразной прелести заключено в этих караванах женщин, беспрерывно движущихся по африканским тропам с сосудами различной формы на головах! Они идут степенно и плавно. Казалось бы, что, скованные наличием неустойчивого груза, они не в состоянии обернуться назад, но, вопреки всем представлениям, они даже наклоняются, чтобы проводить глазами заинтересовавшего их прохожего. По крайней мере будет о чем рассказать по возвращении домой.
Остаток дня я провел, сидя в удобном кресле на веранде, перелистывая книгу и строя планы на завтра. Выбирать особенно не приходилось, надо было ехать в Невалу. Расположенная на границе с португальским Мозамбиком, у самой реки Рувумы, Невала является резиденцией областного комиссара…
…Улеглась повседневная суета трудовой жизни миссии. Отзвонили вечерню. Со всех сторон тянутся вереницы одетых в белое юношей и девушек. С быстротой молнии проносится всегда нервно возбужденный отец Лонжинус, спешно улаживая последние дела.
— Подождите немножко, сейчас будет ужин.
Ничего другого, как ждать, мне не остается, хотя эго выводит меня из душевного равновесия. Не выношу состояния вынужденного бездействия.
А барабаны уже начали свою вечернюю перекличку. Их призывные голоса раздаются то здесь, то там, и никогда нельзя угадать, откуда они доносятся. Протяжные голоса коров желают «спокойной ночи». Мрак постепенно окутывает лианы, овившие веранду миссии. Босоногий мальчик вешает на стропило керосиновую лампу. Наступает ночь, уже которая по счету ночь моих почти бесплодных поисков.
И вдруг… что это?!
Раздался и неожиданно стих топот чьих-то босых ног. Послышались мягкие крадущиеся шаги, шелест раздвигаемых листьев. Кто-то пытается незаметно влезть на веранду. Из-за густо поросшей лианами балюстрады до меня доносится шепот:
— Бвана мкубва, есть маска.
Я срываюсь с места. Пытаюсь отыскать говорящего, но никого не вижу. Неужели удрал?
— Бвана, иди сюда, есть хорошая маска!
Перемахнув через перила веранды, я оказываюсь в зарослях кустов и, не обращая внимания на колючки, начинаю пробираться к освещенной полянке. Там на корточках сидит мой полицейский, а перед ним замотанный в тряпицы круглый сверток. Я догадываюсь, что это и есть маска.
— Забирай ее поскорей, бвана, а то еще кто-нибудь увидит. Я нашел ее у одного старика. Он не хотел продавать маску, и мне пришлось его уговаривать. Это стоило денег…
— За ними дело не станет.
Я высыпал ему на ладонь горсть серебряных монет. Пусть получает — все это ничто по сравнению со столь ценным приобретением.
На веранду я возвращаюсь, подпрыгивая от радости и прижимая к груди сверток. Разворачиваю. Руки дрожат, как у ребенка, который достает из-под елки рождественские подарки. Никогда прежде мне не приходилось Испытывать такого нетерпения, а тут, как назло, путаются тряпицы, бечевки — все это ужасно действует мне на нервы. Еще момент — и свет мигающей керосиновой лампы приоткроет завесу над тем, что, собственно, и было целью моего путешествия. Наконец показалась черная карикатурно-яйцеобразной формы голова не то человека, не то человекообразной обезьяны. Выдвинутая вперед нижняя челюсть выделялась белизной дико оскаленных зубов. Толстые, вывернутые губы, приплюснутый нос, зигзагообразная татуировка, но что меня больше всего поразило в первый момент — это сонно опущенные веки, такие же, как у маски из музея в Дар-эс-Саламе. Сомнений не было: источник происхождения один и тот же.
Отец Лонжинус неожиданно появился за моей спиной.
— Вы видели что-нибудь подобное?
Он поднял маску с земли, поднес ее к свету, внимательно осмотрел и, покачав головой, оказал:
— Вот уже двадцать лет я работаю здесь, но подобного еще не видел. Только мавя способны такое сделать…
— Посоветуйте мне, отец, как лучше добраться до этих мавя? Вероятно, через Невалу, но на чем я доеду?
— Это очень просто: каждую ночь туда направляются машины, порожние или с грузом. В самое жаркое время они совершают рейсы по ночам, чтобы сильно не разогревались шины. Прошлой ночью я ни разу не слышал шума проходящей машины, значит, сегодня кто-нибудь непременно поедет. Я пошлю на дорогу шустрого мальчишку, чтобы он остановил машину. А вы можете спокойно ждать на веранде.
Так и решили. Я просидел «спокойно» до самой ночи. Кругом царила ничем не нарушаемая тишина.
— Можно идти спать. — сказал наконец отец Лонжинус, отрываясь от требника. — Если до одиннадцати часов никто не проехал, значит, уже не проедет. Эй! Иосиф! Иди сюда…
Через несколько минут мальчик стоял перед нами, и именно в этот момент со страшным шумом из-за ближайшего поворота выскочил грузовик и под оглушительный вой моторов помчался в направлении Невалы. Его уже никто не остановит.
— Тьфу!.. — сплюнул отец Лонжинус. — Надо же, такое невезение. Ну уж завтра мы не прозеваем. Спокойной ночи!
Сколько потерянного времени, сколько нервотрепки, и виной всему полное нежелание считаться с нуждами собирателя экспонатов для музея. Деньги мертвым грузом лежат в банке, а тут скитайся, как бездомная собака, протирай штаны на веранде у миссионеров и молись о попутных машинах.
9
По-видимому, автор имеет в виду племя ваяо, проживающее на территории Танганьики и Мозамбика. —