ТАНУ выдвинул требование предоставить стране независимость. Опорой движения стал растущий пролетариат. В 1960 году численность работающих по найму достигла 400 тысяч. Еще в середине 50-х годов профсоюзы объединились в Федерацию труда Танганьики. В городах и на плантациях страны происходили крупные забастовки (в 1960 году бастовало около 90 тысяч человек). Руководители ТАНУ были сторонниками мирных, легальных форм борьбы, но они не всегда могли контролировать ход событий. Несколько вооруженных столкновений африканцев с колониальной полицией, сборщиками налогов и другими представителями властей наряду с массовым пассивным сопротивлением населения заставили английское правительство шаг за шагом отступать.
1 октября 1960 года Танганьике было предоставлено ограниченное самоуправление В Совет министров были включены несколько африканцев, по возглавил его английский генерал-губернатор. Это не могло у удовлетворить народные массы. Борьба продолжалась.
1 мая 1961 года правительство возглавил руководитель ТАНУ Джулиус Ньерере, а 9 декабря была провозглашена независимость Танганьики. Ровно год спустя три альпиниста-африканца водрузили флаг своей родины на горе Килиманджаро. В этот день, 9 декабря 1962 года, Танганьика стала республикой. Генерал-губернатор английской королевы покинул страну. Правительство Танганьики выдвинуло задачу искоренить бедность, отсталость и невежество в стране. «Население Танганьики, — сказал президент Д. Ньерере, — унаследовало положение, при котором еще осталась несправедливость колониальных времен, имеется еще расовая дискриминация и нужно устранить ту деградацию и те бедствия, которые возникли в результате колониализма.
Поэтому наша первая обязанность — осознать тот факт, что Танганьика, которую мы унаследовали, весьма отличается от той, которую мы намерены построить и завещаю нашим детям».
Народ с энтузиазмом трудится на благо своей освобожденной страны. Путешественник, который сегодня прочитает книгу В. Корабевича и вслед за тем посетит Танганьику, многого не узнает в ней. Новое правительство решительно проводит африканизацию государственного аппарата, и вместо чиновников англичан путешественника почти повсюду встретят молодые африканские деятели — комиссары областей и районов. Правительство лишило вождей племен всех административных функций, нанеся тем самым сильный удар по родоплеменному строю. Повсеместно возникают сбытовые и производственные кооперативы, общества по совместной обработке земли.
Разработан и воплощается в жизнь пятилетний план экономического развития страны, создана единая школьная система. Весной 1964 года Танганьика объединилась с Занзибаром в единое государство (с октября 1964 года — Танзания).
Перед народом Танзании стоят труднейшие задачи. Страна еще остается в экономических тисках империализма. Не решен пока и вопрос о выборе основного пути развития республики. Провозглашенный руководителями ТАНУ социализм весьма отличается от научного социализма, ибо предусматривает сохранение частной собственности на орудия и средства производства.
Вопрос о дальнейших путях развития решит сам народ Танзании. Его упорная борьба за независимость против колониализма завоевала ему симпатии народов всех стран. Советский Союз, установивший в 1961 году дипломатические отношения с Танганьикой, в 1963 году заключил с ней соглашение о торговле и культурном сотрудничестве. Дружеские отношения Советский Союз сохраняет и с Объединенной Республикой Танзанией.
На континенте, где в год путешествия В. Корабевича независимые государства были лишь островками в колониальном мире, теперь островками стали последние колониальные территории европейских держав. Но в то же время нельзя забывать, что легче добиться политической независимости, чем коренным образом преобразовать социально-экономическую структуру страны Поэтому книга В. Корабевича с ее чисто «этнографической» направленностью сохраняет свое значение и сегодня. Следует, правда, иметь в виду, что автор не всегда точен в своих определениях и терминологии. Мы можем встретить в книге вождей, которых автор именует «королями», народы, названные племенами, и т. п. Однако детали быта и обычаи народов Восточной Африки, о которых рассказывает путешественник, представляют интерес для тех, кто изучает историю и современную жизнь огромного и многообразного «черного континента».
ДАР-ЭС-САЛАМ
Уже два месяца я являюсь так называемым этнографическим коллекционером, или экспертом по африканскому искусству, образцы которого собираю официально для музея в Танганьике, а неофициально — для Музея национальных культур в Млочинах под Варшавой, Итак, я исследую Восточную Африку вдоль и поперек, заглядывая в самые дикие ее уголки.
К сожалению, музей в Танганьике не располагает автомобилем, и я вынужден путешествовать как придется — то пешком, то на велосипеде, иногда на попутной машине, кое-где даже поездом.
Работа захватывающе интересна: снимаю серьги с местных жителей, подкупаю факиров, чтобы добыть их талисманы, пробираюсь сквозь заросли джунглей по следам тайных ритуальных танцев.
Весь сегодняшний день я провел в подготовке к очередной вылазке. Изучал карту, наметил путь, рассчитанный на несколько месяцев. Основная цель моих скитаний— выяснить историю происхождения таинственной маски, которая находится в нашем музее. Никто ничего не может о ней рассказать. Несколько лет назад пришла по почте анонимная посылка. Кто ее прислал и откуда? Эту загадку я и должен разгадать.
Вечером, устав от работы, я вышел из здания музея и не торопясь направился к берегу моря.
Солнце только что зашло. Со стороны океана подул легкий ветерок. Несколько пароходов застыло в ожидании разрешения на въезд в залив. Зажглись огни. Светящиеся зигзагообразные полосы легли на светлую зелень воды и сразу же погрузились в прибрежную муть.
Здесь мне делать нечего. По инерции поворачиваю в сторону города. Полная луна льет свой свет сквозь плюмажи пальм, их разлапистые тени ложатся на асфальтированный тротуар. Приятная прохлада океана сюда не доходит. Сразу становится душно и жарко. У местных жителей я научился ходить не спеша. Я бесцельно бреду, медленно переставляя ноги. Строительство этой стороны Дар-эс-Салама еще не закончено, повсюду возвышаются несимметричные стены рождающегося города. Я направляюсь к виднеющимся вдали пятнам зелени. Там ютится беднота, там нет ни магазинных витрин, ни света фонарей. Постепенно дома утрачивают свой столичный вид, все чаще перемежаясь с полуразрушенными хижинами. Во дворах разведены очаги. На них готовится пища, а вокруг движутся пурпурные тени.
Неожиданно я услышал приглушенный, но хорошо знакомый, басовитый звук барабанов. Я остановился, прислушался. Звук доносился из боковой улочки. Это не был ночной телеграф, барабан выбивал обычный ритм танца. «Пойду посмотрю», — решил я.
По мере того как я приближался, подходили все новые и новые прохожие, собираясь в шумные, активно жестикулирующие группки. В этой толпе я оказался единственным европейцем.
Вот и огражденная площадка, в центре которой на высоком шесте колышется керосиновая лампа. Полами некогда белых, по-арабски наброшенных плащей танцующие поднимают клубы пыли. Их подвижная змейка извивается, перемещается, то оказываясь в тени, то вновь выходя на освещенное пространство.
Две профессиональные проститутки, стройные и ловкие, раскрашенные как чучела, украсив головы султанами из перьев, вызывающе размахивают юбками хула-хула. Чувственной пластикой плеч и бедер они искусно привлекают клиентов. Сквозь толстый слой пудры, скорее даже помады, пробивается фиолетовый оттенок щек. Губы алеют старопольским амарантом. Однако хорошей клиентуры не много.
Музыканты уже сильно пьяны. Ударяя пальцами по натянутой коже барабанов, они время от времени подскакивают в такт музыке и издают пронзительные крики. Бармен обходит всех по кругу, доливая из огромного жбана помбе (местное пиво) тем, кто еще в состоянии платить. По сторонам у края площадки возятся пьяные, они поддерживают друг друга и бессвязно болтают. Никаких ссор, никакой ругани. Они потчуют друг друга до тех пор, пока в кармане не останется ни гроша.