Одна из свисающих надо мною ветвей неожиданно вздрогнула и пришла в движение. Не может быть!..
Я поднимаю голову и всматриваюсь. У меня плохое зрение, поэтому я надеваю очки. На сером фоне ветви выделяются красивые треугольные пятна, и по ним время от времени как бы проходят судороги. Сомнений нет — это питон. Но где же голова? Я пробегаю глазами вдоль его туловища, образующего многочисленные кольца. Вот она! Он даже смотрит на меня своими маленькими блестящими глазками-пуговками. Язык питона нервно движется. Он явно неспокоен. Лучше его не пугать. Осторожно ложусь на прежнее место. Питон не такой большой, чтобы осмелиться на меня напасть.
Наконец возвращается Дикомено. Он подлезает под развесистую ветку баобаба и садится рядом со мной.
Подняв палец вверх, я указываю на змею и говорю как можно спокойнее:
— Нёка (змея).
Африканцы панически боятся змей и всех считают ядовитыми. Нёка внушает неимоверный ужас. Дикомено срывается с места. Он выползает на четвереньках из-под дерева на самую середину полянки и только здесь отваживается встать на ноги.
— Эта змея неопасна, у нее нет яда. Она может задушить кролика или газель, но не тебя — такого огромного парня. Иди сюда, не бойся, рассказывай, что тебе удалось выяснить.
— О нет, бвана мкубва. Нёка, может быть, не тронет вазунгу, но меня она обязательно съест. Я очень боюсь нёки.
— Тогда забирай свой завтрак из рюкзака и иди. под другое дерево. Только смотри, чтобы там не было чего-нибудь похуже.
Видимо, не в добрый час я его предостерег. Не прошло и пяти минут, как Дикомено со страшным воплем выскочил из своего нового убежища.
— Бвана мкубва! — кричит он. — Сатана! Сатана!
— Где?
— Там. Прямо у меня над головой и смотрит на меня.
Заинтригованный, я иду в указанном направлении. Но напрасно я напрягаю зрение, напрасно раздвигаю-ветви — ничего не видно.
Дикомено тем временем сломал длинную палку и осторожно тычет ею в одно и то же место на дереве. Наконец-то я увидел «сатану». Это был обыкновенный, самый обыкновенный, никому не причиняющий зла хамелеон. Цвет своего тела он подогнал, насколько мог, под цвет окружающей листвы. Покрыл коричневыми крапинками зеленую спинку, в тон ветвям придал красноватый оттенок брюшку и застыл, уверенный в том, что его никто не видит.
Я люблю хамелеонов. Не раздумывая, я хватаю зверька под брюшко и пытаюсь снять с ветки. Но не тут-то было. Пальцы у хамелеона длинные и достаточно сильные. К тому же он отчаянно шипит и широко разевает пасть, как будто хочет проглотить меня.
Африканцы считают хамелеона воплощением дьявола и всякой нечистой силы. Поэтому ничто не может заставить их дотронуться до хамелеона или хотя бы приблизиться к нему. Хамелеона никто не преследует, не дразнит, не бросает в него камнями… боже упаси! Существует поверье, согласно которому следует избегать даже встречи с ним, чтобы не вызвать его гнева. Иное дело змеи — их можно и нужно уничтожать. Вот и сейчас Дикомено отошел от меня и наблюдает за происходящим на почтительном расстоянии. Малейшее мое движение — ион побежит.
— Оставь, бвана, этого сатану. Идем лучше в деревню. Они там не верят, что ты хочешь забрать с собой эту старую лодку. Они смеются.
Что же мне остается делать? Кладу хамелеона себе на плечо и иду.
У входа в хижину широким кругом на низеньких круглых скамеечках сидят мзе (старейшие). При виде меня они встают в знак уважения. Один из них, по-видимому хозяин, берет скамеечку, вытирает ее рукой и ставит передо мной.
— Карибу (пожалуйста), бвана мкубва.
— Может быть, бвана мкубва выпьет с нами помбе?
Помбе делается из кукурузы, проса, бананов и даже бамбука. До сих пор я избегал пробовать это пиво, но на сей раз не смог отказаться. Из рук джумбе (местного вождя) я принимаю выдолбленную из тыквы чару и смачиваю губы в мутной, густой, кисловатой на вкус жидкости. Все присутствующие пытливо заглядывают мне в глаза, стараясь угадать, нравится ли мне напиток. Я вынужден притворяться, что получаю огромное удовольствие. В доказательство я поглаживаю себя по животу. Каждый терпеливо ждет своей очереди. Как почетный гость я начинаю первым.
— Превосходно! Отлично! Асанте сана (большое спасибо), — рассыпаюсь я в похвалах, в то время как мои собеседники уже подхватили чару и она медленно пошла по кругу, переходя от уст к устам, как трубка мира у индейцев Северной Америки.
Чару ко рту подносят не спеша, после чего таким же размеренным жестом вытирают подбородки. Поспешность в еде расценивается как бестактность по отношению к хозяину дома.
— А это бвана видел? — спрашивает меня джумбе племени валугуру, вынимая из-за спины длинный переливающийся на свету черный хвост антилопы-гну, предназначенный для того, чтобы отгонять мух.
Ручка, в которой он закреплен, украшена разноцветными, со вкусом подобранными бусинками. Это немного напоминает старинные гуцульские изделия. Через мои руки прошло много подобных предметов, но этот принадлежит к лучшим экземплярам. Мы бьем по рукам, и за двадцать пять шиллингов экспонат переходит в мою собственность.
Следует заметить, что многие ученые больны довольно опасной болезнью, которую можно определить как «болезнь влияний». По их мнению, каждая вещь непременно должна откуда-то «происходить» и ни в коем случае не может явиться результатом самостоятельного открытия, результатом творческой инициативы. На почве этой «болезни» нередко возникают нелепые истории.
Как-то раз при виде проволочной серьги, привезенной мною из очередного путешествия, попечитель музея в Дар-эс-Саламе пришел в неописуемый восторг.
— Именно такие спиралеобразные серьги есть в Индонезии! — воскликнул он. — Вот вам лучшее доказательство влияний Индонезии на Восточную Африку.
— Но, профессор, я бы хотел знать, сумеете ли вы свернуть проволоку иначе? Любой человек свернет ее только спиралью. Это диктуется самим материалом, и здесь нет необходимости во влияниях. Такие же спиралеобразные серьги я видел среди предметов, найденных в Мохенджо-Даро и в Уре.
— Вот, вот! Индонезия поддерживала постоянные контакты с Месопотамией и Индией.
Я был зол. Движимый каким-то инстинктом, бегу в библиотеку, хватаю первый попавшийся отчет об археологических изысканиях в странах Европы, лихорадочно перелистываю страницы с иллюстрациями. По счастливой случайности наталкиваюсь на изображение похожих серег. Под ними надпись: «Найдено при раскопках в Силезии. Польша».
Так на противоположных концах света два неизвестных друг другу мастера одинаково свернули два кусочка проволоки. Я абсолютно убежден в том, что подобные явления могут повторяться всюду.
Эти мысли проносились в моем мозгу на обратном пути в Нгеренгере.
Гаррис уже ждал меня с ужином. Я с воодушевлением рассказываю ему о своих трофеях, но он лишь снисходительно улыбается. У него другие интересы — он меня не понимает.
Завтра каяк отправится поездом в Дар-эс-Салам, а я двинусь дальше. Такая удача — прекрасный стимул. Я полон энтузиазма и энергии.
КAXE
Интересные истории можно рассказать об африканских шейных украшениях. Еще задолго до того как пришли сюда первые арабы, здесь делали примитивные бусы. Корни или стебли лиан свертывали в виде шнура и на эти шнуры нанизывали кусочки звериной шкуры, округлой формы камешки, разноцветные косточки от плодов, семена и прочую мелочь. Каждый камешек и кусочек имел свое, особое назначение: они играли роль целебных средств от различных болезней. А колдуны изобретали все более причудливые формы для амулетов, которые одновременно служили украшениями.
Вскоре большую ценность приобрели маленькие морские раковины овальной формы, доставляемые откуда-то со стороны сказочного Занзибара. Со временем они стали выполнять функции разменной монеты. Предприимчивые арабы привозили их сюда мешками и меняли на невольников или слоновую кость. Чем богаче была девушка, тем больше раковинок нашивала она на свою кожаную юбку. Некоторые носили широкие пояса, сплошь покрытые этими раковинками.