Однако больше всего ценились раковины иной формы — треугольные. Их получали путем рассечения оснований огромных конических раковин, добываемых в Индийском океане. Одна сторона этого треугольного медальона была совершенно гладкой, как слоновая кость, на другой выделялись отчетливые следы, напоминавшие улиточьи ходы.
Стоимость такой раковины колебалась от одной до трех коз. В более отдаленных провинциях за нее иногда давали даже корову. Теперь местные африканские базары засыпаны подобными треугольными раковинами фабричной работы, изготовленными из какой-то низкопробной европейской глины.
Первые настоящие бусы были завезены сюда из Египта и Маската. Разноцветные, с прожилками, они отливались из стекла ручным способом. Позже появились кольцевидные, неумело сделанные португальские бусы трех цветов: фиолетовые, желтые и зеленые.
Первые путешественники, отправляясь в Африку, брали с собой огромное количество всевозможных бус, чтобы менять их на продовольствие и товары. Но это было очень давно. Теперь даже в самых диких уголках предпочитают деньги, разумеется, те, которые поблескивают и звенят. Бумажные деньги не имеют здесь никакой цены. Спрятанные в глиняный горшок или завернутые в лист банана и брошенные в угол, прямо на землю, бумажные банкноты будут немедленно истреблены, особенно если они придутся по вкусу крысам.
С течением времени у каждого племени выработался специфический «национальный» вкус. Одни племена одеваются пестро и ярко, другие — только в черное, в одежде одних сочетаются самые разные цвета, в одежде других— лишь строго определенные. Так, например, масаи предпочитают сочетание черного с золотом, а родственное им племя кахе — фиолетового с серебром. Поэтому, направляясь в Африку с чемоданом разнообразных бус, можно попасть в затруднительное положение: ни одна из женщин не захочет и смотреть в сторону твоих сокровищ, если цвет их не будет соответствовать местным вкусам.
Огромную ценность имеют в Африке большие круглые медальоны с отверстием в центре. С одной стороны медальона отчетливо видны спиралевидные углубления. Он представляет собой основание все той же конической раковины, о которой уже упоминалось. Драгоценность эта считается настолько изысканной, что нередко является символом власти.
И вот опять я еду поездом. Каждое мое путешествие по Африке начинается одинаково. Прежде всего необходимо подняться со стороны океана на Африканское плато, а это легче всего сделать на поезде. В Британской Восточной Африке всего две железнодорожные линии, расположенные параллельно друг другу. Соединяет их автобусная трасса. Поэтому утомительная и невероятно пыльная езда занимает целый день. Автобусы идут длинным караваном. Во главе каравана начальник — старший проводник. Замыкает шествие старший механик. Водители автобусов отличаются чувством солидарности. На стоянках они терпеливо ждут, пока подъедет последний. Следует помнить, что путевые происшествия в Африке — явление вполне обычное. Там, где еще совсем недавно была великолепная переправа через реку, сегодня все может быть затоплено водой, а сухая еще час назад дорога — размыта потоками тропического ливня и завалена выкорчеванными деревьями. Еще недавно автобус был совсем новенький, прямо из гаража, и нот у него уже помят капот и продырявлена шина. Возможно, неожиданно в пути его атаковал носорог, а может быть, лягнул жираф… Кто знает?
Итак, после томительного дня переезда я оказался в вагоне поезда на другой железнодорожной линии. Первая соединяла Дар-эс-Салам с Мванзой, эта — Тангу с Арушей.
Я был уже в пижаме и укладывался спать, когда паровоз тяжело засопел и поезд, постепенно замедлив ход, остановился.
В открытое окно влетали ритмичные мальчишеские выкрики и столь же ритмичное грохотанье. На станции происходило что-то необычное. Как не посмотреть? Я высовываю голову в окно. На перроне надрывается что есть сил босоногая команда сорванцов. В руках у каждого из них плоские плетенные из тонких бамбуковых стеблей корзиночки, наполненные камешками. Они размахивают ими в такт пения. Это и создает отчаянно громкий аккомпанемент.
Я знаком со многими примитивными инструментами, по такого еще не встречал. Поспешно выскакиваю на перрон. В конце концов я покупаю всего лишь две такие погремушки, хоть мне и трудно удержаться от того, чтобы не приобрести их по меньшей мере два десятка. Каждый из юных музыкантов сует мне под нос погремушку, просительно выкрикивая: «Бвана мкубва! Ну-нуа… нунуа! (купи, купи!)»
Я тщательно подсовываю края москитной сетки под матрац, чтобы ни одно ядовитое насекомое не проникло внутрь. Ведь поезд идет вдоль протекающей во впадине реки Пангани и лишь к утру выйдет к горам Паре. Вагон приятно покачивает.
Я вскочил чуть свет, боясь проспать маленькую станцию Кахе — этот дивный оазис, не тронутый цивилизацией. Каким чудом он сохранился вблизи одного из крупнейших центров Танганьики — пожалуй, никто не сможет объяснить. Может быть, уберегли его непроходимые леса, населенные носорогами и слонами.
В этих краях я не первый раз и поэтому чувствую себя, как дома. Вождь племени кахе, еще относительно молодой человек с далеко отставленной губой, отличается необыкновенной слабостью к фотографированию Несколько сделанных мною снимков вождя и членов его семьи (группой и по отдельности) расположили его ко мне раз и навсегда.
В живописном подобии парка с множеством ручейков и видом на снега Килиманджаро размещается центр цивилизации племени кахе. Здесь находится новое здание школы, неплохая больница, в которой орудует санитар, гостиница на случай маловероятного визита какого-либо официального липа; тут же живет сам великий вождь со своей многочисленной семьей.
В этом естественном парке как будто условились о свидании все самые диковинные пернатые обитатели Африки: рядом с длинноногой птицей-секретарем, выслеживающей змей, можно встретить королевскую цаплю в короне пепельного цвета, на вершинах огромных, могущественных деревьев надрывается пискливым голоском какая-то удивительная разновидность не то фазана, не то глухаря с пурпурно-красным зобом. Время от времени прошмыгнет ящерица метровой длины или танцовщик-скунс с пушистым, изогнутым в виде лиры хвостом.
Но стоит отойти на несколько шагов в сторону от посыпанных песком аллеек и кирпичных построек, как начинается тропический лес, в котором тропинки исчезают бесследно и где невозможно без проводника вернуться к тому месту, откуда недавно ушел. Истинный лабиринт. Того и гляди окажешься в тесном тоннеле, замкнутом сводами развесистых древесных крон, и упрешься в густой частокол, через узкую щель в котором можно попасть только внутрь бомы — обнесенного оградой двора.
Как правило, африканские бомы окружены естественной изгородью — валом из низкорослого, перевившегося колючего кустарника. Этого вполне достаточно, чтобы остановить льва или леопарда, но здесь в значительно большей степени следует опасаться носорогов и слонов. А их не устрашат никакие колючки, в крайнем случае лишь приятно пощекочут.
Сразу же за этой изгородью располагается чисто выметенный дворик. В центре его — соломенная хижина, похожая на стог сена. В ней нет ни окон, ни дымохода. Дверное отверстие закрывается на ночь доской, вытесанной из дерева вручную. Во дворике полно коз и кур. Иногда появляется тощая сука с целым выводком чуть более упитанных щенят.
Убранство женщин племени кахе выдержано в определенном стиле. Преобладают три цвета: фиолетовый, серебряный и черный. Кольца из цинковой проволоки покрывают ноги от лодыжек до колен, а также руки от кисти до локтя и от локтя до подмышек. Шею украшают обручи из лиан, скрепленных широкими металлическими кольцами. Нижняя часть тела замотана в выделанную под замшу козлиную шкуру, первоначальный желтый цвет которой давно уже стал темным и неопределенным.
Заграждения против носорогов скрыты в чаше высоких деревьев. Узкие, извилистые тропы в зеленых тоннелях, полумрак влажных тропических джунглей, контрастно оттеняющих блестящую лазурь неба, робинзоновские частоколы — все это в совокупности создает впечатление небывалой экзотики. Именно поэтому я так люблю кахе.