Это был здоровый тридцатилетний мужик. Он чувствовал себя спокойно и без принуждения пошел на откровенный разговор. Сын крупного кулака и сельского торговца, он в 1930 году вместе с семьей был выслан в Нарым. Его отец создал там террористическую группу, готовившую побег. За убийство сотрудника комендатуры отца расстреляли. Сын из Нарыма бежал и по подложным документам устроился на работу в Минске. В начале войны он был мобилизован в армию, но остался в Минске и в первые же дни оккупации предложил фашистам свои услуги. Даже из его «скромных» показаний было ясно, что он беспощадно уничтожал советских людей. На вопрос, что побудило его стать предателем и палачом, Туренчик, не задумываясь, ответил:
— Я имел все, что хотел. Люди работали на мою семью и были рады, что не дохли с голоду, а в Нарыме я вынужден был сам добывать себе кусок хлеба, лазить на кедры и сбивать шишки. Я хотел мстить, слышите, только мстить тем, кто лишил меня счастья, сделал нищим.
— Кому же теперь вы мстите? — спокойно спросил я.
Туренчик зло посмотрел на нас, его глаза налились кровью. Он долго молчал. Мы ждали.
— Долго мне пришлось терпеть, чтобы хоть в какой-то степени свести счеты с вами. И вот конец. Какой нелепый конец!
Монолог этот Туренчик закончил истерикой. Даниил Жарко не выдержал, шагнул к предателю:
— Сволочь, подлец! Вы только посмотрите. Он плачет, потому что ему не удастся дальше убивать наших людей.
Выпив воды и закурив, Туренчик успокоился.
— Что вы от меня хотите?
— Каковы цели вашей команды? Почему она избегает боя?
— Нам поручили следить за вами. Нас всего двести пятьдесят человек. О вашем пребывании известно Берлину. Там убеждены, что это крупное партизанское соединение, наполовину состоящее из бойцов и офицеров Красной Армии. Против вас готовится акция.
И с каким-то особым удовольствием Туренчик добавил:
— Что бы вы ни делали, вас всех обязательно перебьют.
Откуда такая осведомленность у простого командира взвода? Оказывается, в Люблине перед отправкой команды на задание перед офицерским составом выступал штандартенфюрер СС. Туренчик не без гордости заявил, что он сам одновременно является и следователем СД.
Немец подтвердил показания Туренчика. Мы понимали, в чем дело. Вся наша оперативная группа была одета в военную форму. Разведчики переодевались в гражданскую одежду, лишь когда шли на выполнение заданий. Именно поэтому в оперативной сводке штаба германских вооруженных сил говорилось:
«Сильные, хорошо вооруженные, крупные соединения советских партизан, подкрепляемые армейскими подразделениями, проникли на территорию генерал-губернаторства».
Сведения Туренчика подкреплялись материалами нашей разведки. Все говорило о том, что в ближайшие дни гитлеровцы предпримут против нас серьезную акцию.
А на другой день произошло еще одно важное событие, ускорившее наш выход из Боровца.
Рано утром от Семена Стрельцова прибыл усталый и забрызганный грязью Турвиц, связной Вацлава Борца. В донесении, которое он принес, указывалось, что гитлеровцы готовят массированную бомбежку Боровца. Это сообщение поступило от Адама и заслуживало доверия.
Немного отвлекусь, чтобы рассказать, кто такой Адам. Однажды к пану Вацлаву зашел купить сигарет и выпить кружку самодельного пива поляк — фольксдойч Адам. Он повредил руку и, получив недельный отпуск, ехал повидать родственников. «Добрый» Вацлав угостил его обедом и кружкой пива. Адам рассказал, что он служит в Кракове в особом батальоне по охране правительственных зданий.
— Подфартило тебе, — позавидовал Вацлав, — такая почетная служба не каждому сейчас достается.
— Нет, брат, не почетная, а позорная, — с грустью сказал поляк. — Выгонят русские немцев, а как мне потом жить с поляками?..
Весь этот разговор я слушал, скрывшись в складе товаров, который от комнаты отделяла тесовая перегородка. «Нас с Вацлавом двое, Адам один, почему бы мне не рискнуть выйти».
Я вышел, поздоровался и отрекомендовался командиром советских партизан.
— Вы правильно рассуждаете, — сказал я Адаму, — и пока не поздно давайте вместе подумаем, что вам делать дальше?
Слова «командир советских партизан» потрясли Адама. Он побледнел и дрожащей рукой попытался расстегнуть кобуру пистолета. Я остановил его.
— Я к вам мирно, а вы сразу за оружие. Нехорошо. Давайте лучше выпьем пива и поговорим о деле.
— Вы уж простите меня за пистолет, это я с испугу, — откровенно сознался Адам. — До сих пор колени дрожат.
Выпить не пришлось. Наблюдавший за улицей Турвиц доложил, что слышен шум приближающихся автомашин. Мы ушли с Адамом в лес, там и договорились. Адам стал нашим верным помощником. Он не поехал в деревню, а возвратился в Краков выполнять наше задание.