Будучи человеком наблюдательным, умеющим анализировать события и действия людей, он составил определенное мнение о замыслах этих деятелей.
— Они с вами откровенны? — спросил я Кравчинского.
— Не всегда и не по всем вопросам, но они доверяют мне многое.
— Почему? Чего они хотят от вас?
— Им нужны мои связи и влияние на крестьян. По указанию центра АК готовит большую акцию по освобождению от гитлеровцев обширной территории с рядом крупных городов.
Это было для нас новым. Вот, оказывается, в чем состоит подготовка «решающего удара».
— Они хотели, — продолжал Кравчинский, — чтобы Красная Армия прошла где-то стороной, отрезала группировку немцев в Польше и двинулась на запад. Тогда бы оккупантам не оставалось ничего другого, как после некоторого сопротивления сложить оружие. Мы сами освободили бы Польшу.
— Нужно быть безграмотными в военном отношении людьми, чтобы вынашивать подобного рода план, — заметил я.
— Верно, — подтвердил Кравчинский, — вот об этом я и хочу им сказать.
— Вы пока воздержитесь… Мы с вами придумаем что-нибудь более полезное для общего дела.
Кравчинский улыбнулся.
— Даю слово польского дворянина, — сказал он, — я с вами. С вами, потому что ваша борьба соответствует стремлениям моего народа. К прошлому возврата нет.
— Вы дворянин?
— Да! Род моих предков уходит в далекое прошлое. И я, кажется, первый из нашего рода, кто стремится к дружбе с русскими.
— Дорогой пан Кравчинский, жизнь человека надо измерять не годами, а характером его деятельности.
— Согласен, — сказал Кравчинский, — я не могу утверждать, что мои предки всегда были правы, но у меня нет основания и для осуждения их.
Как выяснилось позже, Юзеф Кравчинский принадлежал к той категории людей, которые, однажды приняв решение, упорно идут по намеченному пути.
В одну из последующих встреч, выполнив очень важную нашу просьбу, он был весел, заразительно смеялся, рассказывая о том, на какой рискованный шаг вынужден был пойти. Вдруг веселье как-то сразу покинуло Кравчинского.
— Что с вами? — спросил я.
— Представьте себе, этот К., в прошлом писарь дефензивы, а сейчас просто холуй одного из ставленников Лондона, решил меня поучать. «Подумайте, Юзеф, — сказал он, — красная опасность надвигается с востока. Ян решил поручить вам формирование самостоятельного отряда».
Продолжая рассказывать об этой встрече, Кравчинский говорил:
— Я едва сдержался. Возмутительно, что такие типы выступают сейчас от имени моего народа.
Кравчинский встал и, заложив руки за спину, нервно зашагал по комнате. Потом резко, по-военному, повернувшись через левое плечо, решительно заявил:
— Баста. Формирую отряд, люди есть, а оружие найдем. Будем бить гитлеровцев, а заодно и их польских приспешников.
Такой оборот дела нарушил наши планы, по крайней мере на ближайшие десять дней.
— Благородное дело задумали вы, пан Юзеф, — сказал я, — но подумайте, что сейчас важнее?
— А вы как думаете? — ответил вопросом Кравчинский.
— Важнее то, о чем мы договаривались с вами. В интересах польского народа нам с вами нужно знать подробные планы польской реакции.
Кравчинскому пришлось согласиться.
Надо было основательно заняться Яном Богданом, чтобы хоть в какой-то степени осветить его деятельность.
Небольшая группа, которую он возглавлял, действовала в лесу в районе между городами Туровом и Луковом, не задерживаясь надолго на одном месте. Его люди были тщательно подобраны и умели держать язык за зубами. Ян учил своих людей: «Если язык длинный, то его надо укоротить вместе с шеей, этого требуют интересы нашей работы». Его мощная радиостанция работала ежедневно на волнах, отличных от волн радиостанций аковцев, которые связывались с «Вартой» и «Ютшенкой». При встречах Ян рекомендовал себя официальным представителем Лондона. Передаваемая им радиоинформация в основном содержала сведения о политических и военных силах в Польше, возможностях правых, включая аковцев, возглавить массовое движение. Вся деятельность Яна Богдана, его методы работы, формы конспирации, проявляемый интерес к событиям и отдельным людям, указывала на то, что он работает на разведку союзников. Он проявлял большой интерес к советским партизанам, высказал желание встретиться с нами. Это не входило в наши намерения. У нас был другой план в отношении Яна Богдана.
Но он не дал нам его осуществить. Как-то днем, когда я разбирал донесения, в избу вошел Стрельцов.
— Ян Богдан пожаловал собственной персоной, — сказал он.