Потом было самое интересное. Баба Ната дала нам по куску теста, понемножку начинки, и мы с Галкой стали лепить свои пирожки. Мы возились с ними долго, потому что это очень трудно так упрятать начинку в тесто, чтобы на пирожке не осталось ни одной щелки. Мама сказала нам, что прежде чем сажать наши пирожки в духовку, их надо вымыть с мылом.
Перепекли мы все пироги, укрыли их потеплее, чтоб они не остыли, и пошли с бабой Натой встречать деда.
Идем и вдруг видим: бежит Эдик, в майке-безрукавке, в выцветших тренировочных штанах, босиком. Всегда такой выстиранный, выглаженный, а тут обыкновенный мальчишка. Он так мчался, что чуть не налетел на нас. Конечно, если бы с нами не было бабы Наты, он бы нам ничего не сказал, а тут начал извиняться. И вдруг уставился своими черными глазищами на бабу Нату, а она на него.
— Ой, здравствуйте! — сказал Эдик.
— Алеша! — сказала баба Ната.
Вот это да! Мы с Галкой то смотрели друг на друга, то на них. «А ты говорила, что он Эдик»,— шепнула мне Галка.
Баба Ната протянула Алеше руку, она очень обрадовалась ему, я даже подумала, что он раньше был слепым, а она его вылечила. У бабы Наты многие больные прозревали, она нам даже письма от них читала.
— Ну и вытянулся ты,— сказала баба Ната,— но я все равно тебя сразу узнала.
— И я вас,— сказал Алеша.
— Вырос, очень вырос,— баба Ната удивленно покачала головой.— И похудел. Так вы опять здесь живете?
— Опять,— ответил Алеша. На нас он ни разу не посмотрел, будто нас здесь и не было.
Потом баба Ната спросила его про какого-то Дмитрия Ивановича.
— Он тоже здесь! — радостно так воскликнул Алеша.
— Ну, что ты говоришь! А я недели две назад хотела его проведать, но мне сказали, что в их доме еще и окна заколочены. Я все жалела, что не записала ни его московского адреса, ни телефона. А ты что, видишься с ним? — спросила баба Ната.
Тут Алеша почему-то покраснел, ответил, что видится, и начал торопливо рассказывать о том, что Дмитрий Иванович чувствует себя еще не очень хорошо, но уже гораздо лучше, что он уже сидит, что правая рука у него совсем поправилась, он даже поднимает этой рукой маленького Данилку. Поднимет и посадит к себе на колени.
— Завтра же его навещу. Завтра же! — сказала баба Ната.— Кстати, я вижу, ты незнаком с моими внучками. Вот это Наташа, а это — Галя.
Алеша побежал дальше, он всегда куда-то торопился, а мы пошли на станцию. Галка спросила бабу Нату:
— Ты откуда его знаешь?
— О это целая история,— ответила она,— после расскажу.
— Ну,баба Ната, расскажи сейчас, ну, пожалуйста,— захныкала Галка,— жалко тебе, да?
Баба Ната сказала, что не может говорить про это вот так на ходу, что завтра повидается она с Дмитрием Ивановичем, да и расскажет нам обо всем сразу. Но от нашей Галки разве отвяжешься, она все равно начала приставать к бабе Нате с разными вопросами:
— Ну хоть скажи, кто этот Дмитрий Иванович?
— Кто? Герой он, настоящий герой, вот он кто! — быстро ответила баба Ната.
— А Алеша?
Тут баба Ната задумалась и ответила Галке:
— Алеша, по-моему, очень хороший мальчик.
Больше Галка ни о чем не спрашивала бабу Нату. И я не спрашивала. Мы стали с нетерпением ждать завтрашнего дня.
На следующий день мы пошли к Дмитрию Ивановичу. Мы! Потому что только мы с Галкой собрались идти в магазин за молоком, как баба Ната вдруг сказала:
— Возьму-ка я вас с собой к Дмитрию Ивановичу, молоко от нас никуда не убежит.
Шли мы долго. Я напомнила бабе Нате:
— Ты же вчера говорила, что Дмитрий Иванович живет недалеко от нас.
— Так мне казалось, возможно, я что-то путаю,— сказала баба Ната.— Я всего два раза была у них, первый раз ночью, когда Алеша прибежал за мной,
— Алеша! Зачем? — спросила я.
— На помощь звать. У Дмитрия Ивановича было плохо с сердцем, Алеша узнал об этом от его дочери и побежал вместе с ней искать врача.
— Прямо ночью,— Галка поежилась.— Стра-а-шно!
Баба Ната сказала нам, что человек, к которому мы идем, тяжело болен, что утомлять его нельзя, и мы пробудем у него недолго.
У Дмитрия Ивановича было бледное и очень худое лицо, Он сидел в каком-то необыкновенном кресле, у этого кресла было два больших, как у велосипеда, колеса. На улице было очень тепло, даже жарко, а ноги у Дмитрия Ивановича были укутаны теплым одеялом. Левая рука у него висела, будто неживая, и очень было жалко смотреть на эту руку. А правой рукой Дмитрий Иванович все время что-то делал. То приглаживал свои седые волосы, но они тут же лохматились, как у нашей Галки, то он расстегивал и опять застегивал пуговицу на рубашке. И когда Дмитрий Иванович говорил, он все время размахивал правой рукой. На эту руку было весело смотреть. Вообще скоро я совсем забыла, что Дмитрий Иванович тяжело болен, потому что никогда еще не видела таких веселых больных.