— Все будет в порядке. Вчера у нас с Алешей тут такое было. Сижу я на этом своем троне, будь он трижды неладен, и чувствую, что зябнет у меня правая нога, зябнет, да и только. Замер я, дышать боюсь, жду, что же будет дальше. И вдруг, будто чем-то тоненьким стало мне эту ногу покалывать. Тут уж я как заору: «Алешка, позывные!» Прибежал он, сказал я ему про ногу, а он — ну, плясать. Сам что-то вроде «Барыни» напевает — и в присядку, и в присядку, ну, в жизни этого не забуду!
Провожали нас все трое. Мы с Алешей катили кресло, Галка вела за руку косолапого Данилку. Дмитрий Иванович все глядел вверх на высокие ели, все улыбался и что-то тихонько напевал.
— Дмитрий Иванович очень любит гулять по просеке,— сказал Алеша.— Но днем его некому возить, у меня много всяких домашних дел набирается.
— А можно мы будем возить? — спросила я,
— Ну, пожалуйста, Дмитрий Иванович,— сказала Галка,— можно, а?
Дмитрий Иванович посмотрел на Алешу. Точно так смотрим на маму мы с Галкой, когда не знаем, что кому-то ответить.
— Вообще-то кресло легко катится,— сказал Алеша,— но я, право, не знаю...
— Думаешь, нам некогда,— перебила я его,— пожалуйста, так не думай, мы встаем рано, у нас сколько угодно свободного времени.
— Да здравствуют люди, встающие рано!—громко сказал Дмитрий Иванович и высоко поднял правую руку.— Это я в одном стихотворении прочитал. Баба Маша тоже нас рано будит, она ни за что не уедет на работу, пока нас завтраком досыта, до отвала не накормит.
Дома мы рассказывали про Дмитрия Ивановича, про то, что у него уже и левая рука «берется за ум», что и ногу у него уже покалывает. И про то, что мы теперь будем возить его по просеке, где такой полезный воздух. Галка, конечно, похвалилась, что читала Дмитрию Ивановичу газету.
— Все это хорошо,— сказала мама.— Но, по-моему, надо побольше помогать Алеше. Ничего с вами не случится, если вы и за молоком вместо него сходите.
— И еще я Дмитрию Ивановичу буду все время газеты читать,— сказала Галка,— сам он не может много читать, у него голова болит и буквы начинают прыгать.
Утром я не сама проснулась, а меня разбудила мама. Я посмотрела на будильник, было уже без пяти восемь.
— А где Галка? — спросила я.
Мама ничего мне не ответила, она только показала глазами на листок бумаги. Он был приколот кнопкой к стене, на листке крупными буквами было написано:
«Да здравствуют люди, встающие рано! Мамочка, я побежала читать Дмитрию Ивановичу газету. Я скажу Алеше, что молоко принесет Наталка. Пока! Галя».
— Ну, как это тебе нравится? — спросила меня мама. Я видела, что она совсем не сердится, но все равно стала заступаться за Галку:
— Ты же сама вчера сказала, что надо больше помогать Алеше.
— Воображаю, как там все удивились... — говорила мама тихонько, будто самой себе,— и газет еще в это время не приносят... Одна она так далеко еще здесь не ходила, не обидел бы кто...
— Да ты что,— сказала я,— уж нашу Галку обидишь! — Я проглотила какой-то бутерброд и побежала в магазин. Мама сказала, что для себя мы молоко купим после, а чтобы сейчас я купила только для Дмитрия Ивановича.
Оказалось, хитрюга Галка и не подумала сказать, что ушла из дому без спросу. И еще оказалось, что она взяла с собой весь наш пластилин. Она сидела с Данилкой на любимом Данилкином месте, возле Дмитрия Ивановича, и лепила из пластилина грибы. У нее лучше всего получаются грибы. Она уже успела слепить целую семейку лисичек. Дмитрий Иванович держал лисички на ладони и смотрел на них так радостно, удивленно.
— Ну, вы думайте,— говорил он,— совсем как настоящие!
Я сказала, что принесла молоко, что молоко свежее, его прямо при мне привезли из совхоза.
— Я вчера вам про Колятку с Федей рассказывала,— напомнила Галка Дмитрию Ивановичу,— так они в этом совхозе живут, их мама доярка.
Мы обещали, что после обеда повезем Дмитрия Ивановича на просеку, и пошли домой. Алеша с Данилкой проводили нас немножко, я напомнила Алеше, что он обещал мне рассказать что-то интересное. И Алеша рассказал.
Смотрел он как-то с ребятами из их класса фильм про войну, про то, что было на самом деле. Такие фильмы, объяснил нам Алеша, называются документальными. И вот смотрел он, смотрел и вдруг как закричит: «Дмитрий Иванович!» Он сразу его узнал, хотя это было двадцать пять лет назад и Дмитрий Иванович тогда был еще совсем молодым. А увидел Алеша вот что. Было это в Берлине, мы тогда уже победили, война кончилась, и наши офицеры вывели из бункера гитлеровских генералов. И среди этих советских офицеров Алеша увидел Дмитрия Ивановича. Мы спросили у Алеши, что это такое — бункер. Он нахмурил лоб, точно так хмурил лоб Дмитрий Иванович, когда задумывался или вспоминал что-то, и ответил нам: