– Приеду как-нибудь в гости посмотреть, как вы там живёте, – с напускной беспечностью сказала Ольга; Астахов внимательно взглянул на неё.
– Правда? – спросил он, потом улыбнулся и махнул рукой. – Испугаетесь.
– Нет, не испугаюсь, – упрямо сказала Ольга.
И Астахов почувствовал, что он был бы очень рад, если бы Ольга получила назначение не на западный берег Сахалина, а в Нижне-Курильск, в район, который он уже привык считать своим. Ему хотелось, чтобы эта девушка всегда была рядом с ним. Он не пытался разбираться в своих чувствах, просто ему хотелось, чтобы она была рядом.
– Что же, приезжайте, – сказал он, не глядя на Ольгу.
На этом они расстались. Ольга ушла в нишу, а Астахов стал устраиваться на своём бильярдном столе.
Спать ему не хотелось, и он, лёжа на спине с закрытыми глазами, принялся мысленно восстанавливать все подробности сегодняшнего дня. Утром он был в обкоме, в отделе кадров, просматривал личные дела коммунистов, которых предполагалось послать вместе с ним на Курилы. Затем побывал в облторготделе, где ему сообщили, что всего лишь две недели назад на Курилы отправлен пароход с продовольствием. Два часа он провёл с уполномоченным Министерства рыбной промышленности, – на том же пароходе были отправлены на Курилы орудия лова. Астахов просмотрел накладные, чтобы точно представить себе, что уже есть на Курилах и что ещё надо требовать. Словом, он весь день провёл в хлопотах, разговорах и спорах. И теперь, лёжа на бильярдном столе, он снова переживал этот день, снова спорил, возражал, доказывал, пока наконец не остановился на вечерней встрече с Ольгой.
Теперь ему казалось, что он сделал большую ошибку, не уговорив её поехать на Курилы.
«Но, с другой стороны, зачем ей ехать на Курилы? – спрашивал он себя. – Зачем ей, неопытной городской девушке, ехать в такую даль, подвергать себя лишениям и опасностям?» Если бы она сама, добровольно решила ехать на Курилы, он, Астахов, был бы очень рад. Но уговаривать её только потому, что ему хочется, чтобы она была рядом с ним, – нет, он не имеет права так поступать.
Астахов резко повернулся на бок. Но от того, что он переменил положение, ход его мыслей не изменился. Он стал думать о том, что напрасно они с Ольгой сейчас расстались, ведь спать не хочется, и лучше было бы посидеть и поговорить. Астахов уже совсем решил встать и пойти посмотреть, спит ли Ольга, но в последнюю минуту раздумал. Пролежав ещё час или два, он всё время старался не думать об Ольге и всё время думал о ней. Наконец он заснул.
…А Ольга на другой день встала рано утром и, чтобы не встретиться с Астаховым, сразу ушла из дома. Только вечером она забежала на минуту, чтобы взять чемодан, а через час уже сидела в поезде и ехала в Танаку, к месту своей работы.
Пристроившись у окна в маленьком прокопчённом насквозь вагончике, Ольга уговаривала себя, что она поступила правильно, что ей не надо было видеться с Астаховым, что это чёрт знает куда может завести, что она приехала сюда для работы и должна немедленно приступить к делу.
То, что Астахов, которого она, в сущности, так мало знала, стал ей небезразличен, казалось Ольге проявлением слабости и легкомысленности её характера. Теперь, убеждая себя в том, что ей следует гордиться своим поспешным отъездом, своей силой воли, она всё-таки не переставала думать об Астахове, о том, где он сейчас, что делает, вспоминает ли её, огорчил ли его или прошёл незамеченным её поспешный отъезд.
Так, то засыпая, то просыпаясь, когда поезд нырял в очередной туннель, и всё время думая об Астахове, Ольга добралась до Танаки.
ГЛАВА IV
Доронин приехал в Танаку поздно ночью. Маленький паровоз, с трудом тащивший за собой пять крохотных чёрных вагонов, остановился в полной темноте и, казалось, облегчённо вздохнул. Выйдя из вагона и сделав несколько шагов в сторону, Доронин уже ничего не видел вокруг себя. Тёмный поезд словно растворился в непроницаемом ночном мраке.
Дул холодный, влажный ветер. Откуда-то издалека доносился мерный, то затихающий, то нарастающий шум. Точно что-то огромное, неимоверно тяжёлое с трудом громоздилось куда-то ввысь и, не достигнув вершины, низвергалось с шипением и грохотом. Доронин понял, что это и было море.
Он двинулся наугад по направлению к этому шуму. Вскоре вдалеке показалась цепочка слабо мерцавших огоньков, над ней другая, третья. Это было похоже на Большую Медведицу, если смотреть на неё в очень тёмную ночь. Городок, видимо, был расположен на сопках.
Стояла полная тишина, только где-то совсем рядом мерно шумело море. Не было видно ни души. Домики, в которых не светилось ни одно окно, выглядели ещё более лёгкими, чем в Средне-Сахалинске. Соседство этих непрочных построек с громадой моря показалось Доронину неестественным.
«Как же мне найти этот рыбокомбинат? – подумал он. – Даже спросить не у кого!»
Море на секунду затихло. Оно ползло где-то рядом, шурша галькой и подкрадываясь, как огромный хищный зверь. И, словно наконец решив, что скрываться больше ни к чему, оно с внезапным грохотом изо всей силы ударило о берег.
Доронин остановился в испуге. Брызги не долетели до него, но он отчётливо ощутил сырое дыхание моря и невольно сделал несколько шагов в сторону.
«Вот уж это надо бросить! – с досадой на свой испуг подумал он. – Мне придётся жить здесь, на берегу, и, вероятно, не раз выходить в море. Я должен побороть в себе этот страх».
Он пошёл вдоль берега и скоро различил в темноте длинное узкое строение.
– Кто идёт? – окликнул его чей-то молодой уверенный голос.
Доронин облегчённо вздохнул.
– Рыбокомбинат здесь, товарищ? – спросил он.
– Здесь, – ответили из темноты. – А вы кто такой будете?
– Как бы мне какое-нибудь начальство отыскать? – не отвечая на вопрос, сказал Доронин.
Из темноты вышел человек и посветил карманным фонариком прямо в лицо Доронину. Тот зажмурился, но фонарик тотчас же погас, и Доронин смог разглядеть своего собеседника. Это был молодой парень в пилотке и ватнике, подпоясанном ремнём.
– Вы откуда будете? – снова спросил парень.
– Сейчас из области приехал, а вообще – с материка,
– Все с материка. Вам кого надо-то?
– Давай директора, – весело сказал Доронин,
– Директор спит.
– Придётся разбудить.
– Нет уж, – твёрдо сказал парень, – если вы на работу прибыли, то давайте в барак…
– А ну, друг, быстро веди меня к начальству. Ясно? – коротко приказал Доронин тем тоном, который безошибочно действовал на фронте на слишком несговорчивых часовых чужих подразделений.
Расчёт оказался верен. Парень весь как-то подтянулся, – Есть, – сказал он.
Они прошли мимо тёмных бараков, вошли в дом и поднялись по ветхой деревянной лестнице.
– Может, вам не так срочно? – нерешительно спросил парень, останавливаясь перед дверью.
Его забота о директоре тронула Доронина: он вспомнил своего ординарца, погибшего в сорок третьем под Любанью.
– Не волнуйся, стучи, директор ждёт меня.
Парень осторожно постучал.
– Кто? – спросил за дверью женский голос.
«Однако, – подумал Доронин, – мой предшественник устроился тут совсем по-семейному. Жена, детишки, наверное…»
– К вам тут приехали, говорят – срочное дело, – неуверенно сказал парень.
Дверь открылась. На пороге стояла женщина лет двадцати восьми, невысокого роста, в синем комбинезоне. Её густые волосы были наспех зачёсаны назад, и только одна русая прядь свешивалась на лоб.
– Извините, пожалуйста, – смущённо сказал Доронин, – мне нужен исполняющий обязанности директора комбината.
– Это я, – сказала женщина, – проходите. – У неё был негромкий, грудной голос.
Доронин не двинулся с места.
– То есть как это вы? – пробормотал он.
– Очень просто. Вы ведь Доронин? Меня известили о вашем приезде. Ну, чего же вы… словно к полу приросли? Спасибо, Нырков, – кивнула она парню, все ещё стоявшему поодаль, – можешь идти.