Обращаясь к Венцову, Доронин напряжённо следил за выражением его лица. Но главный инженер слушал внимательно и, как казалось Доронину, даже сочувственно.
– Друг мой, – сказал он, когда Доронин замолчал, – вы говорите, что работали в Саратове… Забудьте об этом. Забудьте, что вы живёте в веке атома. Японцы принесли сюда каменный век…
Венцов говорил не спеша, у него был приятный баритон. Он явно любовался переливами своего голоса.
– Я работал и в Саратове, и на Чёрном море, и в Приазовье, – продолжал он. – Я создавал там рыбную индустрию, которой по праву гордится наша страна. Волей судьбы в лице министерства попал сюда… Вы мой товарищ по несчастью…
Он замолчал, чуть опустил веки, закинул ногу за ногу и обхватил руками колено.
– Вы хотите знать, что мы здесь имеем? Извольте. На этой обетованной земле мы имеем тридцать катеров, из которых только десять отечественных, остальные брошены японцами за негодностью. Мы пока – увы! – не можем их отремонтировать. У нас нет даже пакли, чтобы конопатить суда. А для того чтобы выполнять план, мы должны ежедневно выпускать на лов двадцать единиц флота. У нас очень плохо дело с посольной ёмкостью… Плохо с жильём. Люди приезжают, мы размещаем их в японских халупах, почти под открытым небом. Что же удивительного в том, что они стремятся уехать? А на носу ход горбуши.
Доронин слушал главного инженера, и всё вокруг казалось ему безнадёжно унылым и однообразным. Он вспомнил Вологдину. Корректно-равнодушный тон, каким говорил обо всём Венцов, так резко отличался от её чрезмерной порывистой горячности.
– Люди, говорите, приезжают? – спросил Доронин.
– Увы, в недостаточном количестве.
– Рыбаки?
– Если бы! – безнадёжно махнул рукой Венцов. – Большинство не нюхало моря, страдает водобоязнью, не отличает селёдку от камбалы…
– А вы учите этих людей? – спросил Доронин, подумав о себе.
– Техминимум? – подхватил Венцов. – Друг мой, первые кружки техминимума в Одессе были организованы мной. Но здесь люди разбросаны, точно иголки в сене. Часть на лесозаготовках, часть на судоремонте, часть в море… А средства связи прямо-таки доисторические!
– Мне сказали в обкоме, что на этом промысле план добычи рыбы не выполняется.
Венцов поспешно закивал головой.
– Что же делать? Как выполнить план? – жёстко спросил Доронин.
С главным инженером неожиданно произошла чудесная перемена.
– Я ждал этого вопроса, – подавшись вперёд и сжав пальцами ручки кресла, горячо заговорил он. – Как выполнить план? Я скажу вам, как выполнить план. Прежде всего надо безоговорочно покончить с кустарщиной. Выбросить, сжечь, потопить эти катера-инвалиды. Оснастить флот, получить катера. Немедленно начать строительство кунгасов. Механизировать процесс подачи рыбы на берег. Запастись брезентовыми посольными чанами. Укомплектовать рыболовецкие бригады…
Он все более воодушевлялся. Его глубоко запавшие глаза расширились.
Воодушевление главного инженера мгновенно передалось Доронину, но так же быстро и покинуло его.
– Позвольте, – прервал он Венцова, – а откуда вы собираетесь взять всё это.
– С материка! – повышая голос, ответил Венцов. – Послушайте, вы же читали Закон о пятилетнем плане. Вспомните, что там говорится о механизации рыбной промышленности Дальнего Востока. Нам должны, обязаны дать все это! Вы должны потребовать от министерства всё, что нам надо. Писать в Совет Министров, в ЦК. Вы человек партийный! Требовать, требовать и ещё раз требовать!
Доронин уже без всякого интереса слушал главного инженера. Конечно, со временем они получат и флот и всё необходимое, но ведь речь идёт о том, что делать сейчас! Не сидеть же сложа руки!…
– Это – все? – холодно спросил он Венцова.
– То есть? – не понял тот.
– Всё, что вы можете посоветовать для выполнения плана?
– Я мог бы говорить об этом сутки, – высокомерно сказал Венцов, – но главное выражено в лозунге: против кустарщины, за внедрение механизации во все процессы производства.
– Хорошо, – устало сказал Доронин, – идите. Попросите ко мне, пожалуйста, капитана флота… Черемных, кажется.
Столь неожиданный конец разговора, видимо, смутил Венцова.
– Может быть, пройдём на пирс? – предложил он, вставая.
– После, – сказал Доронин и вдруг спросил: – Почему вы носите эту японскую штуку?
Венцов растерянно взглянул на свою куртку.
– В ней тепло, – сказал он, пожимая плечами. – А что?
– Ничего, просто так, – сказал Доронин, с трудом сдерживая раздражение.
Венцов попрощался и ушёл.
«Да, с руководящими кадрами дело здесь обстоит не блестяще! – подумал Доронин. Венцов произвёл на него резко отрицательное впечатление. – Сидит у моря и ждёт погоды!» – с неприязнью подумал он о главном инженере.
Минут через пятнадцать в дверях появился низкорослый, широкоплечий человек в плаще.
– Звали? – спросил он.
У него было добродушное рябоватое лицо.
– Товарищ Черемных? Садитесь, пожалуйста.
Черемных сел.
– Мне хотелось узнать ваше мнение, – начал Доронин, – почему не выполняется план лова.
Черемных пожевал губами и медленно, точно нехотя, ответил:
– За план лова отвечает начальник лова. – Вы коммунист?
– Член партии.
– Так вот, товарищ Черемных, мы здесь два коммуниста: один – местный, другой – прибывший на работу. Вот я и спрашиваю: почему здесь ловят мало рыбы?
Черемных молча посмотрел на Доронина круглыми спокойными глазами.
– Не умеем, потому и ловим мало, – сказал он наконец.
– То есть как так не умеем?
– Как не умеют, вы, наверное, не хуже моего знаете.
Черемных усмехнулся, а Доронин подумал: «Видно, Вологдина постаралась, информировала». Однако он и на этот раз не отступил от своего старого обычая – всегда идти в открытую.
– Моё и ваше неуменье – разные вещи, товарищ Черемных, – сказал он. – Я не рыбак, а военный человек. Мне партия приказала ехать сюда и работать здесь. Я приехал и буду работать. И учиться буду. А вы человек местный, дело знаете…
– Я тоже дела не знаю, – смотря куда-то себе под ноги, сказал Черемных.
– Но ведь вы же рыбачили в Приморье?
– В Приморье – одно, а здесь – другое, – угрюмо сказал Черемных. – Здесь наши методы не годятся.
Доронин сразу почувствовал интерес к разговору.
– Методы? – переспросил он. – Что же за методы? Разве сельдь не везде одинакова?
– Для тех, кто её со ста граммами употребляет, одинакова, – неторопливо сказал Черемных, – а для тех, кто ловит, наоборот. В Приморье, скажем, рыба идёт несколько недель, а здесь – считанные дни. Это раз. Здесь рыба под шторм идёт – это два. Там невод поставил – и гуляй, а здесь погода пять раз на дню изменится. Оставь невод – в клочья изорвёт. Выходит – то снимай, то обратно ставь…
В том, что говорил Черемных, было для Доронина уже нечто новое. Он почувствовал благодарность к этому неторопливому человеку за то, что он первый заговорил с ним понятными, человеческими словами.
– А с флотом как обстоит дело? – спросил Доронин.
– С флотом? – переспросил Черемных. – На сегодняшний день плохо. Имею сорок катеров, из них двадцать – японское барахло. Судоремонтного леса нет! Пакли нет! Квалифицированной силы нет! От графика судоремонта на тридцать процентов отстали… Почти всем судам шпангоуты надо менять, многим – новые кили подводить… Суда на лов уходят, а я на иголках сижу: чи вернутся, чи нет…
Он говорил, положив на колени свои большие, широкие руки с красными потрескавшимися пальцами; потом умолк и после паузы неожиданно сказал:… – Американцы, слышал я, в японских газетах пишут, что не умеем мы рыбу ловить. Японцы, видишь, больше нашего брали…
– А на самом деле? – с интересом спросил Доронин.