Доронин рассмеялся.
– Чему вы смеётесь? – громко спросила Вологдина.
– Я никак не предполагал, что вы способны на такие зажигательные речи.
– Бросьте вы этот тон! – почти крикнула Вологдина, вставая. – Мне всегда были непонятны люди, которые приезжают сюда, работают, можно сказать, кровь своего сердца оставляют, а потом уезжают, даже не оглянувшись…
– Почему же не оглянувшись? – сказал Доронин, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Поймите, я люблю эту землю! – продолжала Вологдина. – Я не променяла бы её ни на какую другую.
Она снова опустилась на кровать, лицо её раскраснелось.
– Да что с вами говорить! – устало проговорила она. – Давайте лучше планировать выходы в море. Кого выпустим первого?
– Нет, погодите! – сказал Доронин. – Вы не должны так говорить со мной! Я ведь не Весельчаков.
– Знаю, – тихо и, как показалось Доронину, печально отозвалась Вологдина. – Поэтому-то мне и обидно…
Наступило неловкое молчание.
– Я слышала, что строится стальной цельносварный сейнер, – не глядя на Доронина, наконец заговорила Вологдина, – и что его будто бы предназначают для Южного Сахалина. Вы не знаете, для кого именно?
– Не знаю, – ответил Доронин; ему было ясно, что Вологдина мучительно ищет тему для разговора.
– Послушайте, Нина Васильевна, – решительно начал он, – почему вы такая?
– Какая? – насторожилась Вологдина.
Доронин смутился, но останавливаться было уже поздно.
– Какая? – настойчиво повторила Вологдина.
– Странная… Живёте вот так… одна… замкнуто.
– Что значит замкнуто? – с вызовом спросила Вологдина.
– Ну… ну, сами знаете, что это значит, – тихо ответил Доронин, окончательно теряясь.
Его смущение, видимо, забавляло Вологдину. Чуть сощурив глаза, она в упор смотрела на него.
«Что за чертовщина! – мысленно выругался Доронин. – Ведь я же знаю, что хочу сказать, а бормочу какую-то ерунду!»
– Вот что, Нина Васильевна, – твёрдо сказал он, – есть вещи, которые меня не касаются. Но некоторые вопросы, мне кажется, я имею право вам задать… Как товарищ по работе, что ли…
– Спрашивайте, – кивнула Вологдина.
– Почему вы, – начал Доронин, – как-то сторонитесь меня, избегаете со мной встречаться? Ведь дружите же вы с рыбаками! Они в вас просто души не чают. Потом… Ну, это уже из другой области… Вы молодая женщина… неужели вас не тянет переехать куда-нибудь? В большой культурный город… Простите меня, вы были когда-нибудь замужем?
– Была, – ответила Вологдина. – Моего мужа убили в финскую войну, он служил тогда в армии. Что вас ещё интересует?
Доронин молчал.
– Между прочим, я вовсе не дружу со всеми рыбаками, – усмехнулась Вологдина. – С Весельчаковым, например, мы явные враги. Послушайте, Андрей Семёнович, вы, кажется, были у Русанова. Я тоже немного знаю этого человека. Как-то он сказал, что по доброй воле никогда не уедет отсюда. Как вы думаете, это была фраза?
– Нет, почему…
– Если бы вы присутствовали при этом, вы тоже спросили бы Русанова, не хочется ли ему переехать в большой культурный центр?
– Ну, знаете ли, Русанов…
– Что Русанов? – крикнула Вологдина. – Вы хотите сказать, что он поглощён большими государственными делами, а мы тут с селёдкой возимся?
– Вовсе нет, – начал было Доронин, не зная что сказать,
– Поймите, я родилась на Сахалине, я не случайный человек на этой земле.
– А я? – в упор спросил Доронин.
– Этого я ещё не знаю, – тихо ответила Вологдина.
– Нина Васильевна, а почему вы не в партии?
Вологдина смутилась.
– Не доросла, – помолчав, ответила она.
– Вы сами понимаете, что это не ответ, – возразил Доронин.
– Позвольте мне на эту тему поговорить с Нырковым, – неожиданно улыбнулась Вологдина, она уже справилась со своим смущением. – А сейчас, может быть, займёмся всё-таки планом зимнего лова?…
Утром Доронин вызвал к себе Венцова. Он хотел, чтобы при его разговоре с главным инженером присутствовал Нырков, но тот ещё не вернулся из леса.
Венцов внимательно выслушал директора и задал ему несколько вопросов: можно ли рассчитывать на новые орудия лова, не получит ли комбинат новые суда, не ожидаются ли с материка мотористы? Потом сказал, что должен подумать, и удалился.
Через два часа он вернулся, сел в кресло, обхватил руками своё острое колено и сказал, что, по его мнению, идея зимнего лова порочна, что это самая бесхозяйственная идея, о которой ему приходилось слышать за последнее время, и что он, Венцов, категорически против.
Хотя Доронин и не ожидал, что главный инженер поддержит его идею, он всё-таки почувствовал глухое раздражение.
– Объясните подробнее, – сквозь зубы попросил он.
Венцов спокойно объяснил, что его возражения идут по двум линиям – хозяйственной и, так сказать, психологической…
Зимний лов прежде всего совершенно нерентабелен. Число аварий неизбежно возрастёт. Орудия лова придут в негодность. При этом нет никакой уверенности, что вообще удастся взять рыбу. Если же иметь в виду, что комбинат и без того испытывает острый недостаток в судах и орудиях лова, то никчёмность всей этой «зимней авантюры» станет особенно наглядной.
С психологической точки зрения идея зимнего лова также способна принести только вред. Сейчас все усилия должны быть сосредоточены на подготовке к весенней путине. Освоение зимнего лова наверняка ослабит внимание к путине, а это уже со всех точек зрения не принесёт ничего, кроме вреда.
– Поймите меня, Андрей Семёнович, – мягко и проникновенно говорил Венцов, – мне очень трудно. Вы помните, у нас были споры по поводу плана зимних работ. Впоследствии я убедился, что был не прав. Но то, что вы предлагаете теперь, сорвёт ваш же собственный план подготовки к путине.
Доводам главного инженера нельзя было отказать в убедительности.
На комбинате до сих пор действительно ощущался острый недостаток судов. Можно ли было рисковать флотом в таких условиях? Что, если суда выйдут из строя и к весенней путине их не успеют отремонтировать? Да и хватит ли опытных шкиперов и мотористов, которых можно было бы безбоязненно пустить в зимнее море?…
А орудия лова? Разве главный инженер не прав и здесь? Доронин мысленно прикинул то количество орудий лова, которого потребует весенняя путина, и ему представилось побережье, сплошь устланное ставными сетями, неводами, ловушками… На комбинате не было сейчас и половины этого количества. Как же можно рисковать тем, что приобретено с таким трудом?
Доводы главного инженера казались неопровержимыми, и именно это больше всего раздражало Доронина.
Чтобы собраться с мыслями, он перенёс разговор на вечер.
– Ну, что надумали? – спросил Доронин, когда Венцов явился к нему снова.
Главный инженер пожал плечами:
– Я остаюсь при своём мнении. Зимой здесь рыбу не ловят. Если бы это было рентабельно, такие опытные рыбопромышленники, как японцы, давно подумали бы об этом.
Ссылка на японцев вывела Доронина из себя. Старая неприязнь к Вепцову снова вспыхнула в нём и уже готова была прорваться. «Как это он сказал? «Такие опытные рыбопромышленники»…»
– Виктор Фёдорович, – с трудом сдержав закипавший гнев, спокойно сказал Доронин. – Вот вы ссылаетесь на японцев…
– Это один из аргументов, – поспешно прервал его Венцов.
– Пусть так, но ведь политическое содержание японских хозяйственных методов вам, я полагаю, понятно?
– Не знаю, – упрямо покрутил головой Венцов. – Мне понятно только одно: никакая политика не заставила бы японцев отказаться от зимнего лова, если бы он был выгоден.
Доронин дал наконец волю душившему его гневу.
– Вы рассуждаете как стопроцентный деляга, – крикнул Доронин. – План зимнего лова имеет для нас огромное принципиальное политическое значение. А вы, как жалкий Манилов, декламируете о механизации и боитесь взяться за живое дело…