Слушая Емилиана, можно было подумать, что он жалеет тетку. Но Михэлука прекрасно понимал, что Емилиан сделал тете перевязку не потому, что он ее жалел. Ее жизнь ему была безразлична. Он старался лишь убедить дядю, что рана жены не опасна, и заставить поскорее отправиться за золотом… «А дядя, по всему видно, ему поверил, — подумал Михэлука, внимательно следя за каждым движением дяди Гаврилы. — Неужто он впрямь пойдет за золотом для этого бандита?»
Дядя ушел. Ребята сидели на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Огонь в печи давно погас, и в доме стало холодно. Погода была пасмурная, и в окошко скупо просачивался серый, печальный свет. Бенони натянул на себя простыню, одеяло, прикрылся даже подушками, но это не помогло. Все его тело дрожало мелкой дрожью, и зуб на зуб не попадал. Он все время жалобно плакал. Но Михэлука понимал, что малыш дрожит скорее от страха, чем от холода. На полу, у самой кровати, на разворошенном тюфяке, из которого торчали клочья шерсти, неподвижно лежала тетка. Она все время глухо стонала, нос у нее заострился и глаза глубоко запали.
Михэлука с жалостью посмотрел на нее и слез с кровати, чтобы сменить мокрую тряпочку, которую дядя положил ей на лоб.
Удобно устроившийся в кухне на лежанке Емилиан приподнялся на локтях и не сводил глаз с мальчика. Он все время молча курил и так надымил, что казалось, будто все предметы на кухне плавают в прозрачном белесом тумане.
Тетка громко застонала, и Емилиан злобно выругался сквозь зубы.
— Ты почему ее ругаешь? — не стерпел Михэлука. — Застрелил бедную и ее же ругаешь.
— Снова принялся болтать? — насмешливо откликнулся Емилиан. — Если хочешь знать, это она хотела меня застрелить, когда я спал! Но, как видишь, пуля была уготована ей, а не мне…
— Еще смеешься! — пробормотал Михэлука, усаживаясь рядом с Бенони. — Лучше бы пуля в тебя попала! Почему ты с револьвером ходишь? Потому что ты бандит!
— А ну замолчи! — перебил его Емилиан и тут же с любопытством спросил: — Ты, видно, болтать большой мастер… А ну скажи, от кого ты слыхал о Ставриаде?
— Не твое дело! — буркнул Михэлука, укутывая шерстяным одеялом съежившегося Бенони.
Емилиан смолчал. Затем встал, а Бенони в испуге еще теснее прижался к Михэлуке и зажмурил глаза. Михэлука поплотнее укутал брата и без всякого страха обратился к Емилиану:
— Может быть, теперь ты и меня убьешь? А я не боюсь тебя! Я знаю, кто ты такой. Мне Томека все рассказал… Он мне рассказывал, как бежал за тобой, чтобы свернуть тебе шею. Ты только чудом от него спасся!
Емилиана всего передернуло.
— Что ты сказал? Значит, ты знаешь, кто я такой? Это Томека вбил тебе в голову все эти глупости о фашистских офицерах и Ставриаде? Откуда он знает Ставриада? — И, словно боясь ответа, тут же добавил: — А я решил тебе что-то подарить. — И Емилиан открыл жестяную коробку. Ту самую коробку, из-за которой когда-то тетка отлупила Михэлуку.
Звякнули золотые монеты, и одна из них, стукнувшись о грудь Михэлуки, как искорка, замерцала в складках одеяла. На маленькой, зубчатой по краям монетке выгравирован петушок. Бенони протянул было к ней руку и тут же, словно обжегшись, отдернул.
Емилиан протяжно зевнул и рассмеялся:
— Это тебе. Купи себе велосипед!
Михэлука взял золотую монетку, мельком взглянул на нее и с отвращением швырнул обратно в кухню.
— Не нужен мне твой велосипед! Это плохие деньги!
Емилиан снова рассмеялся:
— Ну и дурак! Монетка-то золотая!
— Пусть золотая! — упорствовал мальчик. — Мне эти деньги не нужны! И дяде они не нужны! Это краденые деньги! Они отравили тете всю жизнь!
— Ишь какой сопливый философ нашелся! Тогда возьми ты, Бенони. По крайней мере, не сможешь сказать, что бесплатно скулил. Купи ты себе велосипед!
Бенони шмыгнул носом и, осмелев, твердо заявил:
— Мне тоже не нужен твой велосипед. Нам папка сам купит велосипед, когда получит премию!..
— Выходит, вы оба настоящие барчуки!
— Сам ты барчук! — огрызнулся Михэлука. — Мы не барчуки, а пионеры!
— Вот как! Значит, вы пионеры… — угрюмо буркнул Емилиан. — А почему ты считаешь меня барином? Где ты видел босого барина, с обмороженными ногами?
Сказав это, Емилиан Крисанта вдруг почувствовал, как он бесконечно устал и как ему хочется спать… Ведь он не спал несколько ночей… Хоть бы немного поспать…
Он крепко потер ладонями щеки, сел на край кровати и еще раз попытался трезво взвесить свое положение: «Надо будет заставить Гаврилу отвезти меня на вокзал. Ничего, отвезет, никуда он от меня не денется!.. Ну и болван этот Гаврила!.. Ничего не знал о золоте!.. Даже поверить трудно! А когда все узнал, у него был такой вид, словно его дубиной по башке стукнули. Он всегда был смирным и честным слугой. Все пошло бы как по маслу, если бы не история с Олимпией. Ну и гадюка!.. Только бы не сдохла, проклятая, а то спутает все мои карты! Этот слюнтяй Гаврила сразу проболтается. Нет, она баба здоровая, такие от одной пули не подыхают… — Вдруг в голове убийцы промелькнула страшная мысль. — А вдруг Гаврила пошел меня выдать? Нет! Не может быть! Из-за детей побоится! Не принесет же он в жертву собственного ребенка, — успокаивал себя Емилиан. — Слишком он напуган, чтобы на такое решиться… Нет, не выдаст… Он у меня в руках!» А когда все окончится благополучно, первые три-четыре дня Емилиан будет только спать. Спать, спать и спать, чтобы забыть все на свете. Емилиан встал и взглянул, что делается во второй комнате. Михэлука сидел и не сводил с него глаз, удивительных синих глаз Рафилы… Жгучая боль снова огнем обожгла ноги.