На перроне остался лишь один пассажир — высокий, худой мужчина. В руках он держал деревянный сундучок, как будто никуда не торопился и тщетно пытался закурить сигарету. Испортив несколько спичек, он согнулся, пряча огонек от ветра за полой своего короткого пальто, подбитого мехом. Когда наконец пламя спички затрепетало и на миг осветило его лицо, резкий снежный вихрь погасил спичку, сорвал с него шляпу и зашвырнул ее куда-то далеко между шпалами второго железнодорожного пути; человек, прихрамывая, метнулся за шляпой. Сонный дежурный минутку с интересом следил за ним, затем, крикнув что-то невнятное об автобусе, продолжительные гудки которого извещали о том, что автобус вот-вот отъедет, спрятался в свою каморку, где, разморенный теплом хорошо протопленной чугунной печурки, он сладко дремал до прихода поезда.
Радуясь своей проделке, ветер с озорным свистом старательно смел снег с перрона. Затем, словно вспомнив о чем-то важном, набросился на старую крышу вокзала и неожиданно притих, присматриваясь к тому, что происходит по ту сторону перрона, на привокзальной улице.
А на привокзальной улице осталась всего одна пролетка с двумя костлявыми клячами в упряжке. Закурив наконец сигарету и покрепче нахлобучив на голову шляпу, пассажир упорно торговался с извозчиком.
— Да влезайте же, господин товарищ, а то мы тут замерзнем! — нетерпеливо воскликнул извозчик.
Седок с трудом залез в пролетку, сгорбившись втиснулся под ее верх, и тяжело опустился на сиденье. Старые пружины жалобно заскрипели, и он с раздражением буркнул:
— Значит, договорились — подвезешь меня до городского парка и я там сойду.
Извозчик тоже что-то пробормотал задубевшими на морозе губами и хлестнул лошадей.
Но, как только пролетка тронулась, ветер, словно пробудившись от сна, ринулся по ее следам. Ему удалось швырнуть еще одну пригоршню снега в лицо пассажиру и погасить единственный подслеповатый фонарь, болтавшийся у правого крыла пролетки. Потом, утомившись, он притаился за большим снежным сугробом, в тупике между двумя стенами, словно размышляя, что бы ему еще натворить на маленьком промерзшем вокзале.
Извозчик высунул нос из-под теплого воротника шубы и искоса взглянул на пассажира. «Видно, совсем свихнулся, — подумал он, — коли требует, чтобы я его в такую вьюгу высадил у городского парка!»
Но пассажир спокойно курил, погруженный в какие-то свои думы. Извозчик спрятал нос в толстый овечий тулуп, но через некоторое время не утерпел и спросил:
— А может, вам надобно в новый район?
— В какой такой новый район? — вздрогнул пассажир.
— Ну там, где новые корпуса.
Седок помолчал, как будто немного поколебался и нехотя согласился:
— Да, как будто к новым корпусам.
— Так ведь новые корпуса по ту сторону городского парка, господин товарищ! — с изумлением воскликнул извозчик. — Все новое строительство по ту сторону. А там, где рабочее общежитие, есть комната для приезжающих. Так куда вас подвезти: к новым корпусам или к рабочему общежитию? К общежитию будет подальше…
Пассажир почему-то рассердился, нервно пнул ногой переднее сиденье и крикнул:
— Заплачу тебе разницу, и дело с концом!
Извозчик молча сплюнул: «Ну что за пассажир! Каждое слово из него нужно вытягивать клещами, сам курит, а извозчика не угощает, как это делают другие, порядочные люди в такую собачью погоду». Свою злобу возница выместил на левой пристяжной, которая совсем не тянула, а перекладывала всю тяжесть на коренника.
— Двигайся, слышишь? Что же это выходит, другие за тебя работать должны?.. Перебирай быстрее копытами, ослица несчастная!
Кобыла, видно, уразумела свою вину и прилежно принялась за работу. Пролетка еще громче загрохотала по замерзшим булыжникам главной улицы.
Мрачный пассажир, оцепенев на своем месте, безразлично и холодно посматривал на тянувшиеся по правую сторону улицы спящие магазины, вывески которых, однако, нельзя было прочесть в смутном, расплывчатом свете январского утра. Только один-единственный раз он встрепенулся и, вытянув шею, уставился на магазин с двумя витринами, закрытыми ставнями.
Заметил это и извозчик и тотчас же пояснил:
— Здесь когда-то был магазин купца Бэкэляну.
Пассажир отвернулся и ничего не ответил. Затем он закрыл глаза и притворился, что дремлет. Так он сидел, пока пролетка не подъехала к городскому парку. Тут седок все чаще стал высовывать голову из-под кожаного верха пролетки, внимательно оглядываясь по сторонам, и наконец спросил: