Отступить, зыркая на врага сквозь прорези в шлеме. Примериться, выбирая, в какую точку направить острие в этот раз. И вперед, со всей возможной дикостью, но и не забывая изящество подлинного танца стали. А когда мечи сходятся, на миг двое фей понимают друг друга лучше всего остального мира. Они становятся ближе, чем изведавшие эрогенные зоны друг друга любовники. Чем близнецы, пока те дремят внутри пуза матери, периодически щипая друг друга и брыкаясь. Чем демократия и тирания, сменяющие друг друга за тысячу лет не меньше сотни раз.
И отступить, потому что запас гламура уже давно иссяк. Потому что противник если и планирует сдаться, то очень хорошо это скрывает.
Когда химерические пушки Углевика разразились очередной порцией снарядов, отправив неведомо сколько душ на поиск новых тел, одна неудачно отделившаяся шрапнелина ударила Дафиллу в затылок. Он вскрикнул ― не от страха и не от боли. Они с шапкой покрыли себя ранами и оба истекали кровью, у обоих кружились головы, а перед глазами плясали черные и желтые круги, то смещаясь, то убегая друг от друга. В самом начале Нобакон, ибо тут дрался он, попробовал вытащить пистолет, но поплатился распоротым запястьем и невозможностью драться как привык ― двумя руками. Когда Дафилл пытался применить магию, Нобакон резко сблизился с ним, и лишь отличное качество брони лорда сохранило кишки внутри тюрьмы из костей и плоти, а не разметало их по всей улице. Нобби рычал. Дафилл хмурился, сквозь плотно сжатые губы не мог прорваться стон. Нобакон атаковал, используя всю свою скорость, всю ярость и каждую крупицу энергии. Его натиск уравновешивался холодной ненавистью. Скорость ― презрением. Стойкость ― ловкостью.
И снова сошлись. Меч Дафилла сиял, раскалившийся во время битвы, ибо каждый удар делал его ярче и жарче, заставляя самого лорда щуриться. На Освобождающем остались длинные черные пропалины, но химеры не собирались подводить своих хозяев. Быстрый маневр Дафилла ― меч обходит справа, пытаясь достать Нобби, однако шапка изворачивается, клинок пролетает в сторону, Освобождающий вжухает в миллиметре от лица дворянина. Хрупкое равновесие, глаза в глаза, а между ними ― скрещенные клинки. Наконец Дафилл отбросил Нобакона, тот сразу атаковал, теперь как будто бы удачно. Дафилл отступал, пятясь и пританцовывая. Выпад, снова выпад, блок, сближение ― и разошлись, осыпая друг друга ударами. Весь мир умер. В грезе замерли химеры, готовые броситься на незваных гостей. Слуаги в своих подземных домишках воткнули в уши вату и включили Моцарта погромче. Земля шла трещинами. Поединок порождал гламур, зачаровывая каждого расточителя, кто случался поблизости.
Неизвестно, сколько бы кружили двое, когда б нога лорда не попала прямо в разлом. Он оступился, лишившись равновесия, снова никаких ран, но инициатива потеряна, и шапка уже нависает, и толстая вишня на конце Освобождающего Рабов, пусть и кажется тупой, может пришпилить к стенке любого.
― Эй, ты, простак! ― вскричал здоровущий огр, выходя вперед. У него перед собой был выставлен кто-то из совсем еще детей, увязавшихся за батальоном из чистого ухарства. Кинжал упирался в самую грудь рекрута, и тот дрожал, как осиновый лист.
Если вы думаете, что шапке достаточно увидеть подобное и отступиться от пролития крови врага, вы мало знаете о шапках. Нобби приготовился вонзить клинок в грудь Дафилла, взять реванш за презрение, с которым дворянчик оставил его в живых после прошлой схватки. Но вид товарища отвлек на миг, всего на жалкий миг.
Тролль, конечно, блефовал, обнимая воздух. Дафилл вырвался и поскакал к своим. Нобакон погнался следом, но только и успел, что буркнуться за ближайшую легковушку, когда воздух прорезал строй пуль из м-16. Вид ковыляющего прочь, хоть и пригнувшись, лорда, вызвал внутри Нобби волну радости. И только теперь, оказавшись на земле, он ощутил, сколько на самом деле сил отняла схватка. Все раны, вся боль, которую покрывал адреналин, ожили разом.
Когда Углевик, выпуская облака пара из-под круглых механических колес, поравнялся с местом, где лежал Нобби, у редкапа едва хватило сил зацепиться за него и вскочить внутрь вагона. Его хлопали по плечу и о чем-то спрашивали, Нобби видел оскалившуюся морду Атамана, однако вместо слов из его рта полилась кровь.
― Дафилл оказался достойным противником, ― возвестил Нобби и вскочил с пола. Фригольд гудел, паки наперебой катались на кабанчике, перебрасывали трюфель друг другу, не давая химере получить желаемое и заставляя ее кружиться волчком. Рядом плясали сатириха и нокерша, лихо имитируя движения друг друга ― одна весело и размашисто, другая криво, неловко и забавно, к завиткам на щеках прибавился настоящий румянец стыда.
― О, вот и наш герой проснулся, ― сказал нокерша, подавая вперед маленькую, чуть больше, чем у самого Нобби, грудь. ― Ты нас дохуя спас, парень. Кто ты такой?
Нобби обнаружил у себя в руке бутылку. Внутри теплое и темное, однако, если приглядеться, то темное колыхалось, там что-то плавало. Нобакон потряс бутылку. Мечи оставались на своих местах. Левая кисть огнем горела, будто Дафилл ранил ее не много лет назад, а с полчаса, и даже самые мощные химерические снадобья не могли с этим ничего поделать. Нобби взболтал бутылку еще раз и опрокинул в себя. Залпом. Затем подхватил нокершу на руки и, под одобрительный смех и галдеж, принялся кружить. Плясал он так себе, компенсируя корявость движений экспрессией. Нокерша обсыпала его отборной матерщиной, а ее платье развевалось сразу во все стороны.
Когда именно ситуация вышла из-под контроля? Нобби мог потом сказать, хотя и перебрал. Сильно перебрал. Очень славно перебрал.
Встала чертова тишина. Веселье затихло. Химера хрюкнула, словно прося, чтобы ей разъяснили суть происходящего.
Вот так всегда. Если становится тихо, значит, жди беды.
Их было пятеро. Три синекожих рогача, одна слуага, один богган.
На него направили три пистолета и одно ружье.
― Не дергаться, изменник, ― шептал тролль грубо и свирепо, и не признать его Нобакон не мог. ― Лежи спокойно, мы тебя осудим, и все будет хорошо. А вы что устроили, свиньи? Барон при смерти, а вы здесь танцульки затеяли?
― Да ну? ― Нобби ткнул пальцами правой руки троллю прямо в глаза и вскочил. Как он и предполагал, у охотников за мятежниками порох нашелся только в патронах, но в душе не имелось. Оружие оказалось в его руке, а наставленное на него лезвие он отпихнул в сторону, грубо и жестко. Тролль посмотрел на кончик ствола, его ствола, который теперь упирался ему же в лицо.
― Ну что, кто еще хочет покарать мятежника? ― шапка покачал головой, и остатки хмеля развеялись под ветром наполнившего вены драйва. Веселье само собой прекратилось. Химера удивленно смотрела на происходящее, словно не понимая, почему все изменилось. Потом, Нобби только и успел, что глаза округлить, она подобралась к оставленному без внимания паков трюфелю.
― Нет! ― заорал Нобби. ― Не давайте ей!
Поздно. Широкий нюхальник прошелся над полом, вздохнул, должно быть, очень ароматил гриб. Пасть открылась, и химерическое растение исчезло в ней.
Кабанчик покачнулся. Нобакон уже решил, что в его расчеты закралась ошибка, и ничего страшного не будет. Кабан вздрогнул, по его телу пробежал спазм. Он оглядел фригольд, повертев головой.