Выходит. Старушка крутит ручку радио. Из шума и треска радиоэфира внезапно прорывается голос диктора.
Радио. Давным-давно, когда мир еще жил по Божьим законам, все люди в мире были поляками. Немец был поляком, швед был поляком, испанец был поляком, поляками были все, просто все-все-все. Польша была в те времена прекрасной страной; у нас были чудесные моря, острова, океаны, флот, который по ним плавал и открывал все новые, также относящиеся к Польше континенты, одним из известнейших польских открывателей был Кшиштоф Колумб, которого потом, естественно, переделали на Кристофера и других Крисов и Исааков. Мы были великой империей, оазисом терпимости и многонационального мира, а всех, кто не прибыл из другой страны, поскольку в то время, как уже было сказано, таковых не было, встречали здесь гостеприимно хлебом…
На велосипедике проезжает Маленькая металлическая девочка. Нервно крутится рядом с радио, как будто сердясь на то, что что-то вырвало ее из фоносферы.
Девочка. Хлеб, хлеб, я слышала о каком-то нахлебнике.
Старушка. О хлебе.
Девочка. Без понятия, о хлебе, или о нахлебнике, но если это белые, осыпающиеся булыжники из Теско, то надо было обязательно им сказать, что ими отлично можно рисовать на асфальте. И что их не смывает кислотный дождь. Но они очень полнят.
Радио. …и солью… Однако хорошие времена для нашего государства закончились. Сначала у нас забрали Америку, Африку, Азию и Австралию. Польские флаги уничтожались, на них дорисовывали еще полоски, звездочки и другие крендели, польский язык официально был заменен на замысловатые иностранные языки, которых никто не знает и не понимает, кроме тех, кто на них говорит, только для того, чтобы мы, поляки, его не знали и не понимали, и чувствовали себя как последнее отребье…
Девочка. Ну и хорошо, и правильно. Я качаю из интернета титры и все понимаю.
Радио. Затем у нас забрали поочередно Египет, Францию, Италию, Бразилию, наконец, у нас отняли Германию…
Девочка. И хорошо, что так, а то где бы мы работу искали?
Радио. …живущих там поляков немедленно онемечили и заставили петь по-тирольски, последней отняли Россию, где польское население заставили говорить на каком-то странном наречии. Нам оставили песчаную полоску родной, любимой земли. Висла прошила серебристой нитью поля мальв, и золотой колос созревал, хлеб наш насущный…
Девочка. Тогда скажите им, чтобы они купили себе в Теско те белые штуки, они отлично пишут по асфальту, только от них жутко полнеешь, бабушка никогда не станет прозрачной!
Радио. Пока в Варшаву не пришли немцы и не сказали, что Польша с этой минуту никакая больше не Польша. Варшава больше не столица, а дыра в земле, заваленная обломками.
Девочка. Точно, дыра! Забитая досками. Я терпеть не могу этот город! Метро фуууу, трамваи бееее, в автобусах воняет, а к какой бы цели ты ни ехал, то по трупам, по трупам, по трупам!
Радио. …a мы никакие не поляки…
Девочка. И очень правильно. И очень правильно, я тоже никакая не полька, с какой радости? Такое решение я не могла принять даже подсознательно. Я — европейка.
Радио. …никакие не поляки, а немцы или русские, и, собственно говоря, их останки, а те, которые не являются еще останками, в скором времени ими станут…
Девочка. И супер, я полностью согласна с этим радио. Зачем быть какими-то поляками?