– Вдовцы? – повторил молодой человек. – Я все еще не понимаю. Ведь никто же не умер?
– Не умер, – согласился старик. – Когда говорят «соломенные вдовы гольфа», это значит, что жены брошены дома, а мужья играют в гольф. «Вдовцы» же – это мужчины, которые сами отлучили себя от дома.
Молодой человек, пораздумав, сказал:
– Но дома кто-то же остался? В каждом доме есть женщина?
– Да, – ответил старик, продолжая медленно шагать и всматриваться в сумеречные лужайки. – Неважно, почему мы выходим в сумерках на фервей. Может, дома слишком мало говорят либо слишком много. Избыток задушевных разговоров или нехватка. То слишком много детей или недостаточно, а то и совсем нет. Причин сколько угодно. Слишком много денег или мало. Какова бы ни была причина, наши отшельники в один прекрасный день вдруг обнаруживают, что после заката солнца нет ничего лучше, чем фервей, игра наедине с самим собой, удары по мячу и хождение за ним в свете сумерек.
– Понимаю, – сказал молодой человек.
– Вряд ли.
– Нет, – сказал молодой человек, – я и вправду понимаю. Но едва ли когда-нибудь вернусь сюда в сумерках.
Старик взглянул на него и кивнул.
– Пожалуй что не вернетесь. До поры до времени. Может, лет эдак через двадцать-тридцать. Больно уж у вас отменный загар и быстрая походка. Пышущий здоровьем вид. Отныне вам следует приезжать сюда в полдень и играть в настоящей четверке. Ваше место не на сумеречной лужайке.
– Я никогда не приду сюда вечером, – сказал молодой человек. – Такого со мной никогда не случится.
– Надеюсь, – сказал старик.
– Я позабочусь об этом, – сказал молодой человек. – Думаю, мы прогулялись ровно столько, сколько мне нужно. Пожалуй, последний удар занес мяч слишком далеко в темноту. Мне неохота его искать.
– Хорошо сказано, – сказал старик.
И они пошли обратно, и тьма стала по-настоящему сгущаться, и они не слышали своих шагов в траве.
Позади все еще бродили одиночные игроки: кто-то по лужайкам, кто-то за ними, кто-то на отдаленных площадках.
Когда они достигли клуба, молодой человек посмотрел на старика, который показался ему уж очень престарелым. А старик посмотрел на молодого человека, который показался ему уж очень юным.
– Если вернетесь, – сказал старик, – то есть в сумерках. Если когда-либо почувствуете потребность начать игру вчетвером и разбрестись поодиночке, хочу вас кое о чем предупредить.
– О чем же? – спросил молодой человек.
– Есть одно слово, которое ни в коем случае нельзя произносить в разговорах с людьми, слоняющимися по вечерним травяным прериям.
– А именно? – полюбопытствовал молодой человек.
– Супружество, – прошептал старик.
Он пожал руку молодому человеку, взял сумку с клюшками и пошел восвояси.
Вдалеке на сумеречных лужайках совсем стемнело, и те, кто там все еще играл, стали невидимы.
Молодой человек с загорелым лицом и ясным чистым взглядом повернулся, направился к своей машине и уехал.
Убийство
– Есть люди, которые никогда не пойдут на убийство, – заявил мистер Бентли.
– Кто, например? – спросил мистер Хилл.
– Например, я, – сказал мистер Бентли, – и многие мне подобные.
– Вздор! – сказал мистер Хилл.
– Вздор?
– Вы меня слышали. На убийство способен кто угодно. Даже вы.
– У меня и мотива нет. Я доволен жизнью. Моя жена – порядочная женщина. У меня хватает денег, хорошая работа. С какой стати мне кого-то убивать? – недоумевал мистер Бентли.
– Я бы мог довести вас до убийства, – сказал мистер Хилл.
– Не смогли бы.
– Смог бы. – Мистер Хилл созерцал зеленый летний городок.
– Вы не сможете сделать убийцу из не-убийцы.
– Еще как смогу!
– Нет, не сможете!
– На сколько заключим пари?
– Никогда не заключаю пари – я в это не верю.
– А, черт, тогда джентльменское пари. На доллар, – сказал мистер Хилл. – Доллар против десяти центов. Ну же. Поставьте десять центов, не то вас примут за три разновидности шотландца сразу, и к тому же – вы выказываете очень мало доверия к собственным убеждениям. Неужели доказательство того, что вы не убийца, не стоит и десяти центов?